заказ совпал с какими-то тайными желаниями души.
До вечера Никита возился с заказной картиной, пока не пришла с работы жена и не позвала ужинать. Подумав, он не стал ей пока ничего рассказывать, но ближе к ночи пиликнула электронка, сообщив о приеме письма.
В коротком тексте, присланном с адреса [email protected], повторялось приглашение принять участие в праздновании Перунова дня и прилагался скриншот карты, как добраться до места.
Власов, зевая и протирая уставшие от работы глаза, долго рассматривал карту и электронный буклет, посвященный общине «Дети Перуна». Все это выглядело очень любопытно…
Он опоздал, так как навигатор в машине завел своего хозяина немного в сторону от нужного места. Власову с трудом удалось развернуть машину на топком пятачке перед полуразрушенной старой гатью через самое настоящее болото. Подумать только! Едва не утонул буквально посреди столицы – Новая Москва все еще была мало заселена, и безлюдных, незастроенных пустошей и чащоб хватало!..
Вырулив обратно на проселок, Никита остановился и сверился с картой, потом ввел новые координаты в навигатор и лишь тогда спустя полчаса добрался до места – невысокого холма в излучине речки Нары. На его плоской макушке Власов с удивлением увидел самое настоящее древнее капище.
Обширная, хорошо утоптанная площадка в форме восьмиугольника, в центре тотемный столб с ликом бородатого божества, в котором Никита без труда распознал Перуна. По углам капища стояли небольшие плоские чаши с тлеющими углями, а в стороне, на самом яру над рекой пылал высокий костер, пожирая ритуальную ладью с дарами грозному богу.
Власов скромно приблизился к большой группе людей – мужчин и женщин, – собравшихся в центре капища в круг перед тотемным столбом. В середине круга Никита увидел статного мужчину в старинной одежде – рубаха по колено, опоясанная плетеным цветным кушаком, полосатые порты, заправленные в невысокие остроносые сапоги-поршни и прихваченные на щиколотках тонкими ремешками, тяжелый плащ с откинутым капюшоном. В правой руке человек держал длинный витой посох с навершием в виде волчьей головы. «Да он волхв!» – догадался Никита, останавливаясь в сторонке и прислушиваясь к напевному речитативу.
Человек с посохом явно произносил что-то вроде молитвы: «…приди-приди, Перун, отец наш! Освяти землю нашу молниями ясными да громами рясными! С алатырь-камня огня выкреши, огня выкреши – свет Перунов вкруг нас зажги! Пойдут сыны и дщери твои, светом твоим защищенные, на сечу лютую против тьмы иноземной. Возгорится Ведогонь в душах наших, и отступят вороги и недруги наши, навеки канут в водах безвестных. И восторжествует тогда Правь на всей земле нашей от века и до века!..»
Остальные в полголоса подпевали рефрен: «…приди-приди, Перун, отец наш!..»
Молитва закончилась, круг расступился, пропуская волхва. Высокий, на голову выше Власова, он неспешно подошел к художнику и положил ему вытянутую руку на плечо, словно совершая посвящение.
– Вот, братья и сестры, человек, сумевший разглядеть истинный лик отца нашего сквозь толщу забвения и написавший его светлый лик! – торжественно возгласил волхв. – Покажи нам Перуна, брат!..
Немного смущенный Никита снял с плеча большой тубус и извлек из него свернутый холст. Радостный вздох пронесся по толпе адептов, едва Власов развернул картину в поднятых руках. А потом началась настоящая праздничная суматоха. Откуда-то грянула самобытная музыка – дудки, бубны, свирели, трещотки, – запылали несколько малых костров за пределами капища, появилась дорожка из тлеющих углей – древнее испытание воли и веры. Потом прикатили несколько бочонков с пивом и медовым вином.
Власова окружили улыбающиеся женщины, ему поднесли огромный бычий рог, наполненный медом. Никита выпил, как полагалось, до дна, и дальнейшее осталось в памяти урывками.
Он смутно помнил, как прошел по угольной дорожке, как сражался с кем-то на деревянных мечах, бегал за кем-то – или от кого-то? – по редколесью, озаренному сполохами нескончаемого костра на берегу. Потом были танцы на капище вокруг тотемного столба, но уже с прикрепленным к нему холстом с портретом Перуна. Было пиршество на влажной от ночной росы траве, и чьи-то нежные и жаркие объятия. В какой-то миг Никита вдруг осознал себя стоящим перед Перуном и неистово шепчущим одну и ту же фразу: «…меня, отец! Выбери меня!..»
Потом было пронзительное и мгновенное ощущение всезнания и всесилия, будто некто на пару ударов сердца приоткрыл завесу неведения, заслоняющую миры и времена от глаз людских, дабы не искушать несмышленышей – рано еще!.. Но беззвучный голос внутри себя Никита запомнил крепко: «Ты сможешь!..»
Аркадий Самойлович Штерн отдыхал. Он имел на это полное право. Тридцать лет безупречной службы – сначала в уголовном розыске советской милиции, потом в криминальной службе российских правоохранительных органов и, наконец, в отделе по расследованию особо важных дел о преступлениях против личности и общественной безопасности следственного управления по Центральному федеральному округу Следственного комитета РФ. Десятки дел, важных и не очень, сотни лиц, тысячи страниц процессуальных документов и неизменно – отличный результат.
«От Штерна еще никто не уходил» – эта фраза давно стала крылатой среди товарищей по службе.
Аркадия Самойловича начальство частенько ставило в пример молодежи и регулярно подсовывало напарников из числа выпускников академии для «получения практического опыта». Штерн поначалу брыкался и отнекивался, но потом привык и даже стал получать определенное удовлетворение от
