– Осмотримся быстренько и домой, – добавил Матвей.
Записываясь в экспедицию, я мечтал взглянуть на поморские деревни, разбросанные по всему русскому северу почти до Баренцева моря. Прочные бревенчатые срубы, выложенные камнем колодцы, мастерски вырезанные наличники. Скотина ухожена, гривастые умненькие лошади всхрапывают у коновязей. Большие беспалубные лодки – шнеки – качаются на волнах у причалов. Здесь, на самом краю славянского мира, жили здоровые крепкие женщины и мужчины, потомки переселенцев из новгородских земель. Мы с Матвеем Нестеровым не без удовольствия отправлялись в ежедневный поиск по этому мглистому краю, но его уютное однообразие уже успело наскучить.
Деревня встретила угрюмой тишиной. Над единственной улицей растеклась тонкая пенка тумана. Покосившиеся избы за коротенькими плетнями неприветливо смотрели на нас крошечными черными глазками окон.
– Эпидемия, быть может? – тихо спросил Матвей.
В канаве у дороги копошилось нечто маленькое, лохматое.
Мы осторожно приблизились и увидели ребенка лет четырех. Грязная изорванная рубашонка, на шее – шнурок с деревянным амулетом. Серые глаза на перепачканном лице с ужасом уставились на нас. Я присвистнул, заметив ползающих по свалявшимся кудрям мальчика насекомых.
– Тата, тата, чужане! – Малыш бросился в ближайшую избу.
– Постой, чертенок!
Невысокая изба напоминала сарай. Я осторожно приоткрыл скрипучую дверь и шагнул в сени. Под ногой громыхнула деревянная бадья. Вместо стекол в маленьких окнах белела пленка бычьего пузыря, оттого внутри домика царил полумрак. Давно я не обонял такого дивного коктейля ароматов – застарелый пот, плесень, подгнившие объедки, кислый запах перегара… Я щелкнул выключателем фонарика, и желтый круг света упал на пол. Мальчишка испуганно посверкивал глазенками с печки. Деревянный стол, скамья… в миске на столе горкой лежали заячьи ребрышки.
– Разве сегодня скоромный день? – Матвей шумно дышал у меня над ухом.
– Это еще ничего не доказывает, – неуверенно ответил я.
Луч фонарика затанцевал по углам избы в поиске икон. Пусто.
Непроизвольно ладонь моя легла на кобуру станнера.
– Ну? – обрадовался Матвей.
– А как же церковь? – не сдавался я. – Церковь ты видел?
Вернулись на улицу, жмурясь на белый свет. Тонкая, вытянутая к небу луковица храмового купола темнела на фоне сырого неба – в конце улицы, над обрывом. Медленно мы зашагали к церкви. Тишина и запущенность действовали угнетающе. Сам воздух в деревне казался застоявшимся, болезненно затхлым, будто дыхание умирающей старухи. Краем глаза я уловил движение справа и замер.
– Что ты, Ратко?
На стежке меж двумя плетнями покачивались серо-зеленые стебельки лисохвоста.
– Ничего. Показалось.
Мы вышли на площадь перед церковью и остановились, в изумлении разглядывая храм. Простое деревянное здание было выстроено в северном стиле. Аккуратный сруб о четырех углах, вытянутая башенка с искусно вырезанным куполом, воскрешающим в памяти Кижи. Какая-то страшная сила изуродовала церковку – деревянные стены хранили следы сокрушительных ударов, купол наклонился, словно Пизанская башня. Обращенная к морю стена превратилась в труху – в черных провалах снопами торчала серая щепа. Тут давно не проводились службы, понял я, заметив растущую у входа траву. Двери заколочены балками крест-накрест.
– Ратко, – глухо сказал Матвей, – если здесь не то, что мы ищем, я – индус…
Я облизнул пересохшие губы.
– Похоже ты прав, братец.
Из млечного сумрака спланировала большая птица с человеческим лицом, уселась на крышу церкви. Ее гладкие бурые перья лоснились от жира. Тварь деловито потопталась по кровле, усаживаясь поудобней, и старое дерево заскрипело под ее весом. Я очнулся первым:
– Где камера?
– Сейчас, – растерянно пробормотал мой товарищ и принялся шарить по карманам куртки. Птица сердито смотрела на нас желтыми, как облепиха, глазами. Внезапно она открыла рот и закричала сердитым контральто – ничего человеческого не было в этом вопле. Матвей невольно попятился и обернулся – это спасло наши жизни.
– Берегись!
Что-то темное мелькнуло в поле периферического зрения. Не раздумывая, я метнулся в сторону, чувствуя, как воздух передо мной завибрировал – выстрел Матвея чуть не угодил мне в лицо. Станнер сам прыгнул в руку. Тяжелый топор с хрустом и звоном вошел в стену церкви в каких-то сантиметрах от моего носа, брызнули щепки. Я охнул от боли, трижды выпалил наугад.
– О задам заходь! – послышался деловитый бас. – Туды, забродом!
