– Ну и правильно!
– Ага! А потом-то задумался. А ведь верно жрец рек. Так и есть. Делают с нами, чего захотят. Владык нам сажают, законы дают. А как нужда какая – приходят и берут, чего надо. И монетами не платят.
– И давно ли эта гнида толстопузая тебе этим голову травит?
– Да ты не горячись. Ты подумай! Я кому не скажу – все попервой носы воротят. Потом только думать начинают.
– Знаешь чего, Инчута-лучник! Гадина ты, гадина и есть! Я мальцом с гостями торговыми много мест проехал. Посмотрел, это, где как люди живут. Насмотрелся! И нигде боле каждому место свое не припасено. Нигде князь за один стол с купцами не садится. И ежели это лесные насадили, так честь им и хвала. А Арч и подавно, даром что кудесник великий, а пестовать взялся, кровушку за тебя, образину бестолковую, проливать не гнушается…
Я не стал слушать дальше. Стыдно стало. Так стыдно, что аж щеки и лоб огнем вспыхнули. И за ученика своего, и за себя, что, словно вор, чужую беседу подслушал. Кругом к реке пробирался, чтоб знакомцев по пути не встретить, а и вода студеная щеки не остудила. Так и сидел, глядя, как капли с пальцев срываются да на берег шлепаются. В мыслях с Инчутой и Велизарием разговаривал, а нужных слов так и не подобрал.
Почувствовал, нужно срочно в лес. К деревьям. Домой. И пусть там, на границе степи, и леса-то как такового не было. Жалкие осколки. Но и этого должно было хватить, сверкающим золотом осенней листвы укрыть от низкого, давящего на тяжелую голову серого неба.
С реки тянуло холодом. Мокрые руки быстро озябли, покраснели. Северный ветер шлепал низкой пологой волной о глинистый берег. Трепал волосы и печальные бурые головки камышей. Я поднялся, зябко передернул плечами и принялся подниматься наверх по узкой тропинке.
На самом краю обрыва, словно в дреме прикрыв глаза, поджидал меня шаман. Пегая лошадка под ним осторожно переступала ногами и вяло помахивала длинной гривой, словно понимала, что наездника беспокоить не стоило.
– Давно ты здесь?
– Вода мокрая, – совсем чуть-чуть разомкнув пухлые веки, непонятно к чему выговорил Онгон. – А сейчас еще и холодная. Ты слишком долго уделял ей внимание. Мог спросить у меня.
Смеяться настроения не нашлось. Я скривил губы, обозначив улыбку.
– Толстый торговец, что называет себя слугой Отца Духов, задает мне вопросы, – степняк говорил практически без интонации в голосе. Не знал, что это могло означать, но все, касающееся Пареля, меня интересовало. – Сэрэгэ-хан велел ему дать нам припасы в дорогу. Не думаю, что толстяк – воин, но раз он в орде, должен ли подчиняться приказам?
– Что же такого спрашивает жрец, чтобы ты не мог ответить и получить желаемое?
– Фальшивому шаману хочется знать, что мы видели и с кем встретились во время обряда. Есть ли слова в вашем языке, чтоб ответить на этот вопрос?
Я задумался. Выходило, что нужно было идти к Парелю. А это значило, что в лес я попаду очень нескоро. Ярость вспыхнула и тут же пропала. Показалось глупым злиться на людей, не сделавших мне ничего плохого.
– Я попробую объяснить ему, – наконец кивнул я. – Хотя, принц справился бы с этим не в пример быстрее.
Шаман одними коленями, совершенно не меняя позы, развернул лошадь и тронулся с места. Пришлось идти рядом.
– Сэрэгэ-хан умен, как ворон, хитер, словно лис, и мудр, как вожак волчьей стаи. Но он не шаман и не ведает грядущего, – все-таки начинать издалека было традицией у степного народа. Даже если себя они считали лесными. – Он отпустил меня и моих братьев. И позволил взять с собой по сотне воинов каждому. Ратомэир настаивал, чтобы среди этих сотен обязательно оказались те, кто побывал в твоем овраге…
– Я знаю, Онгон Бай Гал. Мы вчера обсуждали это с ним. Воины должны дать слово, что никогда больше не станут воевать с орейскими людьми. Они готовы это сделать?
Старик неожиданно остановил лошадку, широко распахнул глаза на меня и засмеялся.
– Я знал, что это твоя идея, – вдоволь повеселившись, воскликнул он. – Только тебе, лесной брат, Арчэ Халхин Дуу, могло прийти это в голову!
– Что здесь смешного? – рыкнул я.
– Конечно, они готовы дать такую клятву, – продолжая скалиться, положил руку на бедро шаман. – Они дадут вам любое слово, лишь бы получить волю, коня и степь.
– Но ведь это…
– Вы для этих пастухов всего лишь демоны. Варвары из неясного, страшного мира. Любой из них поклянется куропатке, что не станет ее есть, а вечером ощиплет ей перья…
Кровь, темная и злая, словно пучина жаркой битвы, ударила в глаза. Мир вокруг стал розовым, звуки слишком громкими, а запах стариковского давно не мытого тела изощренно терзал нос.
– Иди, старик. Скажи им, – приходилось выталкивать слова через стиснутое жаждой кого-нибудь убить горло. Получившийся рев даже лошадь заставил оступиться. – Я каждому поставлю знак. И если. Снова…
– Я понял, – мне показалось – испуганно – выкрикнул кочевник. Пятками ударил по бокам кобылки и умчался. А я поспешил к обозу, где надеялся найти
