– Спать хочу, – сказал Леша. – У нас каникулы начались, и я очень хотел выспаться. Можно, пойду?
– Почему вы здесь, среди нас? – Хвостатый задал вопрос, но Леша не сразу понял, что отвечать на него не нужно и что-то промычал. – Почему вас выбрали в напарники? Вы никогда не думали об этом – почему именно вы?
Леша разозлился. Вопрос показался ему глупым. «Потому», – вот что хотелось ответить.
– Вы никогда не хотели, – Вагазов потер нос указательным пальцем, – продолжить семейную традицию? Стать тем, кем были ваши родители?
Мышкин напрягся: к чему он клонит? Уж не знает ли Ренат, что в Леше – кровь инсептеров?
– Мать Гордона Рамзи была медсестрой, и что? Наверное, его никто не спрашивал: хей, шеф Рамзи, почему вы решили стать всемирно известным поваром, а не ставить уколы? – ответил Мышкин.
– Не знаю о ком вы, – парировал Вагазов, – но полагаю, вы клоните к тому, что стать акабадором – хороший шанс в жизни?
Леша насупился и замолчал.
– Наверняка вам тут промыли мозги, что акабадором может стать любой, кто умеет быстро бегать и махать острой палкой, – продолжил Ренат, – что никакого особого происхождения для этого не нужно. Главное – поворотный момент. Хотите узнать о нем правду?
– Ну, положим, хочу, – ответил Леша. «Главное, звучать развязно, будто я класть на него хотел, на Рената на этого».
– У каждого из нас, акабадоров, был он. Момент между жизнью и смертью. Смерть прошла мимо, едва задев тебя, а ты встал и ты снова здесь, только всё по-другому. Мир стал другим. Интуиция обострилась. Ты стал чувствовать по-другому, видеть по-другому. И благодаря этому ты сможешь отличать своих от чужих, эскритов от людей, акабадоров от инсептеров. Это вроде…
– Запаха, – закончил Леша за него.
– Вы его чувствуете?
– Нет, – признался Леша. – Анохин чувствует, я – нет.
– Но тем не менее поворотный момент у вас был, – Хвостатый указал на Лешину руку. – Что это за ожог?
– Я не говорю об этом, извините, – сдержанно ответил Леша, спрятав руку под стол. Остро хотелось залепить этому красноглазому пощечину. Ну, или хотя бы схватить лампу со стола и направить ему прямо в лицо.
– Следуете акабадорскому правилу – не говорить о поворотном моменте? – Вагазов улыбнулся, показав маленькие зубы. – Зря. Потому что каждый акабадор должен помнить об этом моменте, ежечасно, ежесекундно, чтобы понимать, где правда, а где – ее подмена. Этот ожог связан с вашим отцом?
– Я сказал, я не говорю об этом, – просипел Леша сквозь зубы.
– А вот люди вокруг говорят, – пожал плечами Хвостатый, – что исчезновение Ивана может быть связано с инсептером по имени Петр Князь. Знаете такого?
– Нет. «Пусть это прекратится, пожалуйста. Пусть это прекратится».
– Говорят, Князя уже два месяца не видели ни инсептеры, ни акабадоры. Никто. Может, он тоже пропал? Слышали что-нибудь об этом?
– Ничего, – зашипел Леша.
– Почему же вы тогда спрашивали про Люка Ратона в баре «Стрелка»? – Вагазов поднял бровь. Леша вскочил. Рука машинально потянулась к карману, где лежало стило.
– Тут-тук, – в комнату просунулась растрепанная голова Анохина.
– Кирова просит поторопиться, – сказал он. – Можно?
– Можно, – кивнул Вагазов.
Леша выдохнул и, стараясь не смотреть на него, покинул комнату.
Первое ноябрьское утро выдалось солнечным, но холодным. Леша и Никита сидели на лавке около МГУ, щурились на осеннее солнце, ели на двоих длинный сэндвич-багет На вкус он был как резина, но после голодной ночи пошел на ура.
– Этот Ренат, – сказал Леша, пытаясь отодрать прилипшую к зубам кляклую булку. – Мерзкий тип.
– Его очень уважают, – ответил Анохин с набитым ртом. – Глава акабадоров Питера всё-таки.
– Он знает, что я инсептер. Он знает, кого мы искали в баре «Стрелка».
– Дерьмо, – Анохин вытащил из сэндвича мокрый помидор и выкинул в мусорку. Леша посмотрел неодобрительно: не в их положении едой разбрасываться.
– Он нам нужен, этот Вагазов, – заключил Мышкин. – Он знает что-то о том, что происходит. Всё упирается в Питер. Там все ответы.
Леша хмыкнул. Там все ответы. И еще больше вопросов.
Diecinueve/ Дьесинуэве
– Двести, триста, триста пятьдесят, четыреста, четыреста двадцать рублей сорок копеек! – Никита бросил на стол мятые бумажки. – Лех, ну скажи, как мы умудрились за неделю столько потратить?
Леша насупился, отвернулся с стене и стал разглядывать неизвестное пятно на обоях.
