Леша и Никита подались вперед.
– Инсептерам строго-настрого запрещено создавать эскритов, несущих зло, – начал Быков. – Убийц, воров, любых эскритов с плохими намерениями. Поэтому Эскритьерра – это такой добренький мирок. Все делают, что хочет инсептер, а потом живут тихонько скучной жизнью. Никого не трогают. Но некоторые этот запрет нарушают.
– Зачем? – полюбопытствовал Леша.
– Понимаешь, – пояснил Рома. – Инсептеры создают эскритов, чтобы те были их помощниками, но как ты заметил, большинство из них глупые, безвольные. Толку от них мало. Такие эскриты быстро надоедают, и инсептеры разрешают акабадорам их забрать, – он посмотрел на Никиту. – Поэтому акабадоры нужны инсептерам. Но есть один способ создать по-настоящему сильного эскрита.
– Придумать мальпира, – сказал Никита.
– Да. На самом деле это не совсем злой дух, а этот… антагонист. Он заставляет эскрита бороться. Тогда он становится самостоятельным. У него будет воля. Он сможет сделать своего инсептера богатым и известным – он добьется всего, чего пожелаешь.
– Так отец придумал Алтасара для Люка Ратона, – подытожил Леша.
– И это опасно, – кивнул Рома. – Когда в Эскритьерре появляется мальпир, эскриты теряют связь с инсептером… Кто-то может даже захотеть жить в его теле, быть им, решать всё самому.
– Как Алтасар! – воскликнул Леша.
– Полезная информация, – буркнул Никита. – Но как это поможет нам найти Люка Ратона?
– Для начала перепрячьте книгу, – посоветовал Рома. – Не дело это все время ее с собой таскать.
– И куда же ты предлагаешь ее спрятать? – спросил Леша.
– В Импренту – шепотом сказал Рома. – Там они точно не будут искать.
– Это почему? – удивился Никита.
– Потому что Импрента находится в Эскритьерре, – улыбнулся Рома. – А туда Алтасар ни за что не вернется.
Леша развернул сложенный пополам клетчатый листок. «Если всё в силе, встречаемся в час ночи у портала (физкультурный зал)», – было выведено круглым Роминым почерком.
Остаток ночи, когда Быков ушел, Леша так и не смог заснуть. Всё лежал, думал. Смотрел, как тянутся на потолке утренние тени.
Поэтому первый урок второй четверти – как назло это была литература – прошел еще хуже, чем мог бы.
Одноклассники встретили Лешу холодным молчанием.
– Из-за него в Питер не поедем, – забубнил Сеня, нарушив тишину. – А я вот всегда мечтал побывать в Питере, разводные мосты посмотреть, ночи белые!
– Какие тебе зимой ночи белые! – огрызнулся Анохин.
– А ты бы его не защищал! – пропела Лера, намотав на палец один из своих куцых хвостиков. – Блатного этого! Что он тебе, платит, что ли, чтоб ты с ним дружил? Судя по костюмчику, не очень много!
Анохинские уши порозовели. Леша сцепил зубы. Вот так – дружба с ним сделала из Никиты, в начале года почти лидера, изгоя. Он еле успел крикнуть что-то обидное, когда вошел Чубыкин.
– Так-так, эксплицитная лексика! – пробормотал он. – И кто у нас? Конечно, Мышкин. Знаете, Мышкин, давно я так не краснел за свой класс на педсовете. У меня никогда не было троечников.
– Так вы же мне эти тройки и поставили, – заметил Леша. – Не ставили бы – не краснели.
– Отставить! – рявкнул Чубыкин. – Мышкин, к доске! Поэты-символисты Серебряного века! Быстро!
– Ну, этот… Блок.
– Еще! Не знаешь? Два!
Леша поплелся к своей парте.
Лариса сидела, уткнувшись носом в учебник, и он мог видеть только ее худые плечи и медные пряди, спадающие на лицо. Всю неделю он мысленно прокручивал в голове встречу с Ларисой и думал, что готов к ней. Но он не был готов. Совсем не готов. И поэтому, когда он зашел в класс перед уроком, сердитый, полусонный, выдавил из себя только короткий кивок. Даже без «привет».
– Вот как так, – шептал Леша Никите, – я ее поцеловал, а она даже «здрасьте» не сказала. Сложно, что ли, блин? Эй, Сибирь, слушаешь вообще?
Никита вздыхал и шикал: «Достал».
После уроков они вернулись в жилое крыло, чтобы помочь с английским двум девчонкам из Перми и заработать триста рублей.
– Всё равно не хватает на Питер, – сдался Леша.
Он с тоской посмотрел на свою кожаную куртку. Ходить в ней по улице становилось всё холоднее, а теплого пуховика не было. Зачем он, когда живешь
