Я собиралась спросить, что на самом деле такое для нее любовь – ведь она и раньше, по ее словам, часто страдала от этого чувства. Потом я посмотрела ей в лицо, и мне все стало ясно без слов. Сейчас речь шла не о мимолетной страсти, как с другими.
– Как только у меня появилась призрачная надежда на счастье, я ухватилась за нее. Скорее всего, королева ни за что не дала бы своего согласия на наш брак. Если бы я обратилась к ней, она наверняка запретила бы мне выйти замуж и оставила у себя на службе, чтобы я состарилась незамужней! Юнона считает, что гораздо хуже нарушить прямой запрет, чем так… – Она хватала ртом воздух и с трудом произнесла: – Мышка, он ведь мог бы жениться на другой!
– Ах, Китти, – вздохнула я, не собираясь читать ей нотаций. Но, конечно, я вспомнила о том, что случилось с Джейн, когда она поссорилась с другой королевой.
– «Ах, Китти!» – передразнила она. – Да откуда ты вообще можешь знать, что я чувствую?
Я сникла. Конечно, я никогда не узнаю, что такое любовь. Моя судьба – делать именно то, чего она избегает, рискуя жизнью: оставаться на службе у королевы, вечной фрейлиной.
– Конечно, уродливая карлица Мэри Грей никогда не узнает, что такое любовь! – Мой голос дрожал от гнева. – Для меня отсюда выхода нет! – Кэтрин вздрогнула, как от удара. – А тебе не приходило в голову, что, женившись на тебе, Гертфорд, возможно, преследует свои цели?
– Ничего подобного. Только не спрашивай, откуда мне это известно. Просто я знаю, и все. Он боится, боится Сесила, и все же…
– Ему есть за что страдать.
– И есть что терять!
Она, конечно, права.
– Кто еще знает о том, что вы поженились? – спросила я.
– Только Юнона.
– Но ведь вас венчал священник?
– Обычный бродячий церковник, который давно уехал. Ах, Мышка! – Голос ее стал слабым и глухим. – Что я наделала?
Кровь из обкусанного ногтя капала на ее атласное платье.
– Но ты ведь не?.. – Я смотрю на ее живот и снова сочувствую ей.
– Нет! – ответила она, правда не слишком уверенно. – По крайней мере, я так не думаю. У меня приходят месячные, правда нерегулярно… – Она помолчала, ломая пальцы. – И они совсем слабые.
– Может, все дело в том, что ты так похудела. – Я взяла ее за руку. Даже мои короткие пальцы без труда сомкнулись у нее на запястье. – Всем известно, если не есть как следует, месячные прекращаются.
Кэтрин всегда ела плохо – больше попадало собакам под стол, чем ей в рот.
– Да, – вздохнула она, понурившись. – Об этом я не подумала.
– Видишь, – говорю я, – все не так плохо, как тебе кажется.
Правда, мои слова нас не убедили. Мы обе думали об одном: что сделает королева, если узнает об их непослушании. Если узнает… и когда узнает. Кэтрин зажала в руке что-то висевшее на цепочке у нее на шее; поймала мой взгляд.
– Вот. – Она показала мне два кольца, одно с остроконечным бриллиантом, второе – из пяти спаянных между собой колец.
– От него? – Я склонилась поближе, чтобы лучше их рассмотреть. Оба кольца очень красивые, искусно сделанные, а не сработанные кое-как в спешке, не безделушки. Я вынуждена была признать, что намерения у Гертфорда серьезные.
– Какая же ты глупышка! – сказала я. – Надо было подождать. – Сейчас я думала только о себе, о своей мечте, о надежде зажить с ней одним домом, одной семьей. – Китти, как я устала от твоей порывистости! Ты никогда не думаешь о последствиях своих поступков… – На самом деле я хотела сказать, что она никогда не думает обо мне.
– Но… – Вид у нее был совершенно несчастный, как будто мои слова ее добили, и мне стало не по себе: я дала волю гневу, а сестре сейчас и так очень плохо.
Снаружи донесся шум.
– Кто-то с улицы, – сказала Кэтрин, поспешно убирая цепочку под платье.
Мы услышали чьи-то тяжелые шаги на лестнице.
Дверь распахнулась, и вошел Гертфорд. На руках он нес Юнону. Она была бледна как мел, а он совершенно убит горем. Кэтрин проворно спрыгнула с кровати и откинула покрывало. Я отошла в сторону, пропуская Гертфорда; он бережно уложил на кровать неподвижное тело сестры. Кэтрин укрыла ее теплым одеялом и меховой накидкой, которую завязала у нее на шее.
– Она холодная, Гертфорд. Ледяная! – тонким голосом произнесла Кэтрин.
– Побудь с ней, – попросил он. – Я приведу врача.
Юнона лежала совершенно неподвижно, только глаза иногда приоткрывались, но тут же закрывались снова; дышала она неглубоко и часто, с хрипом,
