как будто воздух не попадал в легкие. Я подбросила в камин дров, поворошила их кочергой, взяла щипцами грелку, сунула ее в угли, не зная, что еще сделать. Мне показалось, что мы ждали врача бесконечно. Снаружи разверзлись небеса; мы сидели в неизвестности, и только ливень барабанил в стекла.
Я достала нагретый камень из огня, положила его в грелку с длинной ручкой, осторожно закрыла крышку и подсунула грелку в ноги кровати. Потом зажгла свечу и легла к ним, задернув полог, чтобы не было сквозняка. Кэтрин тихо пела, но у нее срывался голос, и я видела при свете свечи, что лицо у нее мокрое и блестит, как будто осыпано блестками.
– Она уже несколько месяцев кашляет, – прошептала Кэтрин. – Я не думала… не думала… была слишком поглощена своими делами… Господи, Мышка… Что, если…
Я положила руку ей на плечо и перебила ее:
– Китти, ничто не в состоянии этого предотвратить. Она поправится; вот подожди, и увидишь.
Но мои утешения были напрасны; Кэтрин, как и мне, все понятно. Юнона уже не выздоровеет. Мы видели многих на пороге смерти; мы знали, как выглядит смерть.
– Вчера она танцевала. – В голосе Китти звучала надежда. – Я была ее парой в паване!
Я видела, как они танцуют, и теперь вспомнила, какой слабой, усталой, измученной выглядела Юнона и как ей приходилось то и дело останавливаться, потому что ее худую фигурку сотрясал приступ кашля; я боялась, что ее разорвет пополам.
– Вчера она танцевала, – повторила я.
Меня поразила мысль: хотя Кэтрин уже двадцать, а мне всего пятнадцать, когда происходит что-то важное, главной становлюсь я. Так было с тех пор, как мы лишились Джейн.
Врач наконец пришел, и я приоткрыла полог. Он высокий и мрачный; к груди он прижимал большую жесткую кожаную сумку. Гертфорд стоял у него за спиной с диким взглядом.
– Итак, на что она жалуется? – спросил врач, и его толстые щеки затряслись, как студень.
Мне хотелось встряхнуть его и закричать: «На что жалуется? А разве сами не видите?!» Но я молчала и наблюдала, как доктор хмыкает и ахает над неподвижным телом Юноны.
По-моему, только я заметила тот миг, когда она испустила последний вздох.
Кэтрин держала доктора за рукав и умоляла спасти ее подругу, умоляла отчаянно, а он старался освободиться от нее. При виде такого зрелища у меня разрывалось сердце.
– Китти. – Я обхватила ее лицо ладонями, насильно повернула ее к себе. – Китти, она умерла.
– Нет! – крикнула она. – Не-ет!!!
Гертфорд плакал.
Врач щупал пульс, прижимал пальцы к ее шее, но вскоре отдернул руку и покачал головой. Затем он начал разглагольствовать о причине смерти и о том, что необходимо позвать священника. Мне хотелось, чтобы он поскорее ушел. Зачем ей сейчас священник?
Кэтрин улеглась на кровать рядом с Юноной и шептала ей что-то на ухо, как будто она еще жива и они, как обычно, поверяют друг другу свои тайны.
Гертфорд взял себя в руки и попросил доктора оставить нас с нашим горем; он проводил его, помог донести саквояж и закрыл за ним дверь.
Я повернулась к кровати. Кэтрин держала Юнону за плечи и трясла ее.
– Вернись! – рыдала она. – Вернись, моя любимая!
Такое зрелище способно растрогать даже самых жестокосердных.
Наконец она посмотрела на Гертфорда:
– Сейчас ты не можешь меня оставить.
Я наблюдала за ним; его лицо было искажено горем – я еще не видела брата и сестру, которые были бы так близки, как Гертфорд и Юнона. Неожиданно я поняла: Юнона была опорой, на которой держалась любовь Кэтрин и Гертфорда друг к другу. Он хотел что-то сказать, но затем я заметила в его глазах нечто похожее на страх, и он, едва заметно покачав головой, молча погладил Кэтрин по спине.
Ладгейт, июнь 1561 г.
Темное небо было испещрено ядовито-розовыми полосами. Все затихло, как будто Бог затаил дыхание; даже птицы умолкли. Потом поднялся ветер. Сначала он как будто шептал, едва касаясь верхушек деревьев. Постепенно ветер набирал силу: хлопал ставнями, все спешили в укрытие, ждали дождя. Левина видела молнию вдали: раздвоенные нити ярко освещали все кругом. Она отсчитывала секунды до грома, оценивала расстояние, далеко ли гроза – одна секунда равна одной лиге. Раздался мощный раскат, от которого она вздрогнула. Эллен, новая служанка, завизжала от страха, а бедный Герой, испугавшись, залез под стол.
На глазах у Левины дождь унесся на юг. Но ветер завывал по-прежнему; время от времени слышались новые раскаты грома. Левина, с помощью Эллен,
