Он встал и потянул меня за руку. Я с трудом поднялась и пошла за ним в другую комнату, где меня ждал малыш. Служанка раздраженно ходила туда- сюда по комнате, подбрасывая Тома; ей надоел его плач. Я села в вытертое кресло, изгрызенное моими любимцами, расстегнула лиф. Тома посадили ко мне на колени, и его губки сразу начали искать грудь. Он присосался ко мне, и я невольно улыбнулась. Я старалась не смотреть на него, но не могла удержаться и чувствовала, как сердце мое тает от такой сладкой с примесью горечи близости. Бич следил за нами краем глаза; я улыбалась ему, напоминая, что люблю-то я его. Он повертел кольца у меня на пальцах: остроконечный бриллиант, узел тайной силы. Потом он взял пальчиками портрет, который всегда висит на ленте у меня на шее.
– Папа. – Он погладил поверхность стекла своими пальчиками, потом посмотрел на меня, склонив голову, и сказал: – Мама плачет.
– Нет, Бич, – возразила я. – Я не плачу. У меня болят глаза, вот и все. – А я-то думала, что давно уже выплакала все слезы.
Он влез мне на колени, стараясь не толкнуть младшего брата, и, вытянувшись, чмокнул меня в скулу рядом с глазом.
– Так лучше, – заключил он.
– Да, так лучше, – согласилась я.
Том наконец насытился и, сонный, завертелся у меня на руках. Губки у него припухли от сосания. Я боялась, если буду смотреть на него слишком долго, подпаду под его чары. Поэтому я осторожно уложила его в колыбель.
Услышала, как няня снаружи разговаривает со стражниками; они говорили громко. Она вернулась, покосилась на меня и начала собирать грязное белье. От помойного ведра в углу плохо пахло; сегодня его не выливали, что необычно.
– Где мусорщик? – спросила я.
– Чума, – сообщила служанка, и я отчетливо увидела страх на ее лице.
– В Лондоне чума?!
Она посмотрела на меня как на дуру.
– Мне здесь ничего не говорят, – пояснила я.
– Только в одном Лондоне умерло пятнадцать тысяч душ.
– Пятнадцать тысяч?! – Я была в ужасе, не верила своим ушам. Потом подумала о Мэри и Гертфорде. Живы ли они? – А мой муж? – спросила я.
Няня пожала плечами, и я пытливо посмотрела ей в лицо. Хотела узнать, не скрывает ли она чего-то. Но взгляд у нее была пустой, непроницаемый.
Постучала в дверь, за которой стоят стражники. Ее открыли, и я кричу:
– Двор уехал?
– Несколько месяцев назад, – ответил один из них. – Мы бы все уехали, если бы было куда.
– А мой муж не заболел? Моя сестра уехала вместе со всем двором?
Служанка, неся груду грязного белья, вышла, глядя на меня искоса, как на сумасшедшую.
– Я не уполномочена передавать вам вести о ваших родственниках, даже если бы что-то и знала.
Она захлопнула дверь перед моим носом, и я снова осталась одна. Конечно, я старалась убедить себя в том, что мне сообщили бы о смерти сестры или мужа. Голова у меня кружилась; я была сама не своя, потому что страшная болезнь угрожала мне и моим мальчикам. Задача матери – защитить своих детей, а я не могу. Мы заперты здесь, мы не можем уехать, мусорщик уже заболел чумой, а кто следующий – одна из служанок, один из стражников, один из мальчиков? Может, будет лучше, если нас унесет чума, всех трех вместе? Но как же Гертфорд?
Я слышала, что смерть от чумы ужасна; и невольно поддалась игре воображения. Представила себе мужа, который мечется в агонии в какой-то темнице. Мое дыхание сбилось, от страха меня колотила дрожь. Страх пожирал меня, как пламя. Открыв окно, я полной грудью вдохнула воздух, стараясь прийти в себя. Но я не могла успокоиться; мне казалось, что внутри меня живет другая женщина и она кричит, зовет:
– Гертфорд, мой Гертфорд, любимый!
Бич, думая, что я играю, присоединился ко мне:
– Папа, папа, папа! – Он хохотал, когда я смотрела на него, представляла, как хватаю его за ручку и выпрыгиваю из окна, лечу, падаю – я над рекой, над гладкими каменными плитами.
– Миледи, – донесся голос сзади. Это один из стражников. Я продолжала кричать, пока у меня не сел голос, – не могла остановиться. Он взял меня за руку; я попыталась вырваться, хотя и понимала, что все бессмысленно. – Комендант хочет вас видеть.
– Уорнер? – спросила я, и во мне затеплилась искра надежды, чуть растапливая страх.
– Нет, не Уорнер.
Ну конечно, Уорнера уже нет.
Комендант крепости уже стоял на пороге моей камеры; за его спиной маячила какая-то женщина.
Я крепко сжала потную ладошку Бича в руке.
– Вас переводят в другое место, – сообщил комендант, не утруждая себя приветствием.
– Куда? – Мысленно я представила все возможные места: темницу; другую комнату вроде той, в которой я сейчас; под домашний арест где-нибудь в
