заметит его превосходства.
«И как только институтское начальство доверяет столько народу таким зелёным! – подумал о нём. – Его бы ко мне, я бы научил уму-разуму, а то, кроме своей колыбели Революции, он больше ничего не видел».
А вслух Смага сказал:
– Ты обязательно учти, если оленеводы поймут, что ты ничего не соображаешь в их делах, будут дурачить весь сезон: то у оленей голова болит, то понос из-за того, что ягеля объелись, а то им самим надо похмелиться.
«И на что он только рассчитывает? Я ему не завидую».
Смагиных оленеводов в деревне не оказалось, пришлось выбирать из тех, кто был на месте. Порядившись для приличия, согласился идти Иннокентий Николаев со своим сыном. Иннокентий – поджарый, с узкими навыкате глазами на вытянутом лице, являлся прирождённым таёжником, сочетая навыки охотника и оленевода. Как большинство его соплеменников, летом он пас оленей, кочуя по тайге, а зимой – охотился.
Ваньке, как звал своего сына отец, на вид казалось лет шестнадцать-семнадцать. Росточком Ваня был пониже своего невысокого отца, но таким же невозмутимым и спокойным. При первой же встрече Иван отметил его сообразительность и расторопность. Старшим среди оленеводов Брукс назначил Иннокентия Николаева, а на перегоне – Андрушкина.
Небо очистилось от серых туч, выглянуло долгожданное солнце. О прошедшем снегопаде теперь напоминали горы снега, лежавшие возле каждого дома. На открытых местах по-весеннему припекало солнце, а в тени мороз пробирал до костей. Решив все проблемы, к полудню караван вышел к Олёкме. Следом, собрав своих оленей, должен был тронуться Иннокентий с сыном и Андрушкин, оставшийся закупать продукты.
Вдалеке виднелась серовато-белая цепочка гор с окутанными сизой дымкой мрачными вершинами. Через несколько дней пути стали вырисовываться горные хребты, и вскоре отчётливо показались отдельные вершины и долины крупных рек и ручьев. По пятам бежала весна. Снег сходил прямо на глазах, и спустя неделю олени пошли под вьюками. В четырёх дежурных сумах, как называл их Иван, лежали посуда и продукты из расчёта на две недели пути, а один олень нес палатку. Спальные мешки и одеяла положили сверху на привьюки. В суме с белыми нашивками по бокам лежало самое ценное: карты и документы с деньгами. Её потеря грозила провалом всей экспедиции, поэтому Брукс не спускал с неё глаз и наказал другим, чтобы тоже присматривали. С непривычки он с трудом одолел первый день пути, второй и третий – показались настоящим адом. На душе стало тоскливо.
«Вот что значит городская жизнь. Совсем отвык от поля, но ничего, дочь подрастёт, буду ходить почаще. Как там они? Насте без меня сейчас несладко».
На пятый день неожиданно полегчало, Брукс повеселел. Он снова стал таким же сильным и выносливым, как прежде. Остановились на берегу реки. Оленеводы поправили вьюки, геологи сели перекуривать. Иван молча ходил взад-вперёд, думая о чём-то своём. Передохнув, караван тронулся, а он стоял на крутом берегу и смотрел им вслед. Увиденное его восхитило: длинные связки оленей, как эшелон с гружёными вагонами, вытянулись вдоль реки и медленно удалялись.
За время перехода туго пришлось не только начальнику, похудели и осунулись все, а больше всех досталось оленям. За ночь они не успевали восстанавливаться, тощали прямо на глазах. У трех здоровых животных на спине появились потёртости, один захромал. К концу дневного перехода не выдержал молодой безрогий олень, шедший в середине первой связки Иннокентия. Ноги у него подломились, вьюком придавило к земле. Ношу раскидали по другим вьюкам. Когда подходили к Олёкме, потеряли ещё одного оленя. Тут Иван не на шутку разошёлся:
– Куда вы смотрели? Что, не видели, как они шли? Если ещё упадёт хоть один олень, груз понесёте на себе. Иннокентий, заруби себе на носу.
– А почему я, Андрушка-старший, вот с него и спрашивай, олень плохой…
После этого олени больше не падали.
Олёкма предстала во всей своей красе: мощная и стремительная, зажатая скалистыми обрывистыми берегами с затопленными косами – река совсем не похожая на Яну. Возле крутого скалистого берега караван остановился, Иннокентий замахал рукой.
– Всё, Петрович, пошли прижимы, будем обходить по горам. Опоздали маленько, по льду бы прошли.
Впереди стояли горы. Каменные развалы спускались до крутого уступа, обрывавшегося прямо в воду. Кое-где нависали карнизы. Над скалами кружились птицы. В поисках переправы геологи прошли вверх по течению, но характер реки не изменился, и трудно было ожидать, что где-то она станет уже.
– Переправляться будем здесь, – Брукс показал вниз. – За прижимом начинаются пороги, поэтому как можно быстрее надо пересечь главную струю и плыть вдоль противоположного берега.
Иван посчитал, что для переправы им потребуется четыре плота. За полдня заготовили сухостой и плавник, застрявший в завалах, а к вечеру плоты оказались готовы. Погрузив вьюки, сели передохнуть.
– Мужики, смотрите, чтобы олени не запутались и плоты не обгоняли, – сказал оленевод. – Если начнут тонуть, режь веревку. Олени сами доплывут.
– Да не должно бы ничего случиться, всё будет нормально, – бросил окурок в воду Андрушкин.
– Должно не должно, главное – не зевай…
Река подхватила плот и понесла вниз. Иван с Серкиным и оба Николаевых гребли стоя, расположившись с обеих сторон. Рулевым стоял коллектор
