со своей свитой переселился в Горный Алтай. А его сыновья через тысячелетия перекочевали в Кавказскую Албанию. Главной причиной переселения правителя Гипербореи в Горный Алтай было не наступление холодов и северных ледников. Правитель Гипербореи мог переселиться в подземные города Гипербореи или другие подземные города мира. Причина, и веская, была другая. В Гиперборее твой род давно преследовали злые духи, которые умерщвляли сыновей, дочерей правителя Гипербореи. И ваш предок вынужден был тайно переселяться в Горный Алтай, а старшего сына и одну из дочерей, это ты, отправил на Кавказ. Вы заложили основу величайшего государства Кавказской Албании. Не думай, что эти страны были чуждыми для твоего древнего рода. Нет, они были частью Гипербореи, ее продолжением. На голову твоих предков выпали много испытаний, которые впоследствии преследовали и наследников великого правителя Гипербореи. Сегодня судьба испытывает и тебя. Крепись, дочь моя, кровавый враг давно и неотступно следует за тобой. Впереди тебя ждут много трудностей, терпи, будь мужественной. Мужествен-нн-оой!.. – он из внутреннего кармана достал перстень невиданной красоты, который своим сиянием заполнил всю комнату. – На, это твой перстень, перстень принцессы Зарры. Храни его, пока он с тобой, твоей жизни ничто не угрожает. Как только почувствуешь, что твоей жизни угрожает опасность, тебе на помощь явятся Небесный камень, который покоится в одной из пещер Табасарана и меч из пещеры Дюрк, посланный небесами».
Так сказал глубокий старец, еще раз погладил ее по голове, сложил руки крыльями и взлетел. Крыша домика расступилась перед ним. И он звездой устремился в небесную высь.
Шах-Зада открыла глаза – к луне, оставляя за собой длинный шлейф пламени, направлялась красная звезда. Ей показалось, звезда заметила ее пробуждение, всеми пятью концами весело замерцала ярко-зелеными огнями, скрылась за лунным диском.
На ее левом большом пальце красовался перстень, преподнесенный глубоким старцем. Оно был ни золотым, ни серебряным, ни бриллиантовым, а сделанным из кого-то неземного материала. Перстень был огромной величины, он занимал весь большой палец; в темной комнате он искрился, горел всеми красками радуги. На перстне, с огромным камнем, который занимал три пальца, был изображен лик принцессы Зарры. Это лицо – копия ее лица. Шах-Зада из небольшой сумочки вытащила туалетное зеркальце и долго, изумленно изучала то свой лик, запечатленный на камне перстня, то свое отражение в зеркальце. Она от своего лика не могла оторвать своего взгляда.
«Кто я, что я, почему меня здесь держат?!» – воскликнула Шах-Зада.
Она с высоты небес услышала голос глубокого старца: «Ты – принцесса Зарра, ты – царица Саида, царица Гипербореи. Ты – Очи Бала – принцесса Горного Алтая. Ты – Нури – принцесса Кавказской Албании. Ты – Шах-Зада, будущая правительница Табасарана…»
«Сколько жизней у меня? Кто жаждет моей крови, кому нужны мои муки, мои страдания?! Я за один взгляд Хасана, за один поцелуй его горячих губ готова отречься от всех этих титулов».
В ее ушах прозвучал магический голос глубокого старца:
«Терпение, дочь моя, терпение…»
Шах-Зада не легла спать, до утра думала себе, о Хасане, о превратностях ее судьбы.
А за окном Шах-Зады, из полумрака своей хижины, неотступно следят полузакрытые кошачьи глаза Рахмана. В них временами вспыхивает желтовато-фосфористый свет, который также внезапно угасает. Под его желтой прозрачной кожей утиной шеи нервно дергается узкий кулачок кадыка. Он кончиком языка облизывает безусые синеватые тонкие губы и тяжело вздыхает.
В начале мая, когда Рахман из-под навеса за окном комнаты Шах-Зады вел наблюдение, его к себе поманил один из нукеров Шархана. Он ему передал секретное указание Шархана, чтобы отвел Шах-Заду на дальнее стойбище, привел в порядок домик, куда сегодня-завтра должен прибыть хозяин, и ждать его дальнейших распоряжений.
У Рахмана в сердце появилось дурное предчувствие: «Неужели этот кашалот решил ее проглотить? Раз он велит спрятать Шах-Заду подальше от людских глаз, значит, над ее головой завис дамоклов меч. Надо оградить ее от коварных происков этого террориста. Он, в лучшем случае, ее опозорит, в худшем случае, – убьет!»
До этого времени он, затемненный красотой Шах-Зады, был лишен способности трезво размышлять. Теперь он понял, как за короткое время привязался к Шах-Заде, как она ему стала дорога! «Ну и что, что она на целую жизнь старше меня?! Зато она краше и лучше всех женщин их округа! Нет уж, дорогой дяденька, я не позволю тебе обижать мою красавицу, тем более упрятать в грязной узнице с одичавшими животноводами! Я буду бороться за нее. Лучше принять смерть от твоих рук, чем увидеть ее опозоренной. Клянусь, за каждую упавшую волосинку с ее головы ты лихвой оплатишь!»
Первый раз Рахман увидел Шах-Заду, когда дядя с дружками привез ее на кошару, веревкой привязанную к седлу лошади. Когда в сумерках ее отвязывали от пристегнутого седла, она не проронила ни единого слова. Как только Шархан ее отпустил, она ни на кого не взглянула, гордой, красивой походкой прошлась в указанный домик мимо грязных, оборванных доярок, скотников; перед дверью, как все ожидали, даже не обернулась.
Она и сегодня, как в тот черный для нее день, упорно молчала. Поэтому Рахман про себя назвал ее Молчаливой Пери. Она, величественная в своей холодной красе, статная, на кошаре смотрелась диковинным цветком среди грязной, сорняковой поросли – забитых нищетой и заботами о куске хлеба доярок.
Она, к удивлению этих обиженных жизнью, чумазых людей, казалась удивительно выдержанной: не плакала, не жаловалась, ни перед кем не пресмыкалась. Когда ей что-то передавал нукер Шархана, она гордо смотрела ему в глаза, презрительно усмехалась, пропуская его глупую болтовню мимо
