догоняйте. Меня за опоздание… А этот что?
Это он про меня.
— Болтал много, — буркнул тот конвоир, что и «приголубил» меня.
— Так пристрелите его — и вся недолга! Что с ним нянчится!
Я оттолкнулся от Апостола. Сам стоял. Шатался, но стоял.
— Контуженый я. Очухаюсь.
— Ладно, сами решайте. Если что — валите их, нах! И время, время! Шнелер! Всё понятно?
Последний вопрос был тому, что сидел дорогой в кабине, а сейчас стоял рядом с хивиком.
Хорошо играют. Натурально. Значит, меня — пристрелить, а лежащего в кузове — не заметили. Ню-ню!
Хивик ушёл.
— Что стоим? — рявкнул «старший». — Я, что ли, колесо менять буду? Быстро, свиньи! Да, ты-то куда, контуженый? Стой, не хрен! Толку от тебя. Мешаться под ногами.
Он плюнул в мою сторону. Мушкетёры занялись шиномонтажом, конвоиры стоят, их контролят.
Меня никто не пасёт. Сейчас? Вот и Апостол смотрит на меня выжидающе. Я покачал головой, сел на траву. Нет. Их — четверо. Нас — четверо. Все настороже. Да, меня никто не пасёт, я смогу одного завалить гвоздём. Может быть. Если не промажу — «прицел»-то сбит. А дальше? соотношение 50/50 меня не устраивает. Нам ещё Пяткина нести.
Колесо сменено. Взгляд Апостола — презрительный. Рассаживаемся в прежнем порядке. Опять напротив меня — рыжий дурачёк в моих сапогах. Да-да. Я уже их застолбил. Рядом — тот, что меня бил.
Когда машина тронулась, я завалился на Апостола и шепнул ему:
— Мой — рыжий.
Апостол оттолкнул меня брезгливо, только потом до него дошёл смысл моего шёпота, глаза его увеличились от удивления. Он кивнул.
Кивок этот не остался незамеченным.
— Что? — строго спросил бивший меня.
— Курнуть бы, — прохрипел я.
Апостол опять кивнул.
Рыжий дурачок заржал:
— А бабу тебе не подогнать, краснозадый?
Едва сдержался, чтобы не ответить желаемое. Ещё раз локтем в голову может совсем поставить крест на побеге.
Сижу, болею, шатаюсь. Дорога неровная, всех шатает из стороны в сторону, а меня — вообще штормит. Гвоздь уже извлечён из гипса, зажат в кулаке. На цель даже не смотрю. Только на его ноги. И на приклады их винтовок, что упёрты в пол меж коленей.
На очередной яме-кочке меня кинуло на Апостола, я сгруппировался, шепнул:
— Поехали!
И с силой качнулся обратно на того конвоира, что мне бил локтём в лицо. Плечом толкая его на выход. Тут же прыгаю на рыжего, выкидывая вперёд руку с зажатым в кулаке гвоздём. По моим ногам пробежал Апостол, схватился с конвоиром.
Рыжий визжал, закрыв лицо руками. Кровь бежала меж пальцев из выбитого глаза. Апостол боролся с другим конвоиром за винтовку, по нему полз Авторадио, вцепился в горло предателя. Краем глаза отметил местоположение Крыса, что в ужасе забился в угол. Не мешает — и то хлеб.
Нанёс быстро ещё два удара в шею рыжему. Первый крик захлебнулся, от второго меня обдало тугой струёй горячей крови. Попал в артерию! Про этого можно забыть.
Повернулся к свалке. Конвоир выпучил глаза, тянул винтовку, Апостол и Авторадио со звериными глазами давили его. У них прям пат. Воткнул гвоздь в глаз конвоиру. Это сразу изменило расклад. И вот уже предатель дёргается в агонии.
По ощущениям, прошло минут пять, но я уже тёртый калач — уложились в несколько секунд. Грузовик только начал скрипеть тормозами.
— Пётр! — хриплю я, толкая Апостола и указывая на кабину.
Винтовка конвоира меняет руки хозяина, выстрел.
— Ещё! — кричу я.
Машина резко встаёт, мы кучей падаем на Пяткина. Мат-перемат. Хлопают двери кабины. Две двери! Оба живы!
— Живо! Живо! — ору.
Апостол и Авторадио выкатываются из машины. Крики, хрипы, сдвоенный выстрел.
— Стреляй! Уйдёт! — полный боли голос Апостола.
Выстрел. Ещё.
