Когда дистанция между «Морским драконом» и головным пароходофрегатом «Донтлессом» составила четыре мили, вперёдсмотрящий на английском корабле заметил необычный корабль. Флажными сигналами об этом сообщили на «Один» и «Артемиз». Одновременно капитан Филипс-Райдер отдал приказ о перестроении отряда в строй фронта. «Донтлесс» принял вправо, освобождая пространство для манёвра «Одину». Французу предназначили место на левом фланге. Но вот времени на перестроение у союзников уже не было. Через две минуты кусачий русский корабль находился уже на расстоянии двух миль от пароходофрегата «Донтлесс», который только-только начал снижать скорость и уваливать вправо.
Подачу гранат из трюма предполагали лишь для кормового, а две пары гранат для носового уже покоились в лотках. Глаза офицеров и комендоров приникли к щелям в броне. Сигнальщики заняли места на палубе по боевому расписанию. Семаков, разглядев в подзорную трубу людей на фор-марсе и фор-салинге, подумал, что среди них может оказаться негатор, и решил не рисковать. Последовала команда:
– Носовой, целиться на пять сажен выше стеньги.
– Пали!!!
И снова по ушам ударил взрыв и полыхнул огненный шар. Самонаводка по горизонтали не подвела: ствол указал на то место, где возмущение потоков было максимально, то есть на форштевень. Именно над ним и грохнуло.
Вопль сигнальщика Мягонького по интенсивности мог бы сравняться с громом гранаты.
– Фор-стеньгу снесло!!!
Справедливости ради следует указать: сигнальщик вопреки уставу сделал добавление к докладу, в котором точно определил, к какой именно матери эту деталь рангоута снесло. Тут же последовал радостный рёв:
– И грот-стеньгу туда же!
– Горят фок-ванты! – Тут желаемое выдавалось за действительное. На самом деле наблюдался только дым.
Если на фор-марсе и были сигнальщики противника, то их сбило ударной волной. Мачты остались голыми. И Мешков это увидел.
Рык начарта перекрыл прочие звуки:
– Патрушев, целиться на уровень фор-марса, доверни направо, сажень от форштевня!
Комендор отработал так, как его учили. Второй взрыв грянул значительно ниже первого.
– Фок-мачта па-а-а-дает!!!
– Пожар на носу!
– Дымовая труба… нет, устояла…
Огромным усилием Семаков не разрешил себе поддаться азарту и повернул штурвал. Тут начарт проговорил очень быстро:
– Владим Николаич, надо бы из кормового под форштевень.
– На носу суетятся, пожар тушат, народу там много, так что вряд ли пройдут, но пяток влепи. Авось течь появится.
– Кормовой гранатомёт, пять штук под форштевень, как тогда. Максимушкин, пали!
Максимушкин показал всё, на что способен. Справедливости ради – самоприцел здорово помог ухватить расстояние. Первая граната легла за десять сажен от форштевня, вторая – за шесть. Прочие пропали втуне.
– И-эх-х-х!!! Не взрываются!
Правды ради следует добавить: сожаление было выражено намного длиннее и значительно менее цензурно.
В этот момент все три пароходофрегата открыли огонь. Но это как раз предвиделось. Семаков сбросил скорость, задействовал поворотные движки, тут же отключил их и снова дал полный ход. Из трюма посыпались крепкие слова с пожеланиями нелёгкой судьбы неприятелю. Но «Морской дракон» уже набирал скорость.
Нельзя сказать, чтобы атака прошла безответно. Но первый залп был недолётом, второй – ещё большим недолётом, поскольку к этому моменту корабль Семакова уже находился в состоянии поспешного отступления.
И тут командир сумел в очередной раз удивить офицеров.
– В Севастополь не идём!
– Никак добивать решили, Владимир Николаевич?
– Нет, Иван Андреевич, хочу проследить, насколько велики повреждения.
– Мне кажется, Владимир Николаевич, пожар потушат, – осторожно заметил Риммер.
– Будем следить издали, – отрезал командир.
Маэрский капитан был не вполне прав, полагая огонь главным врагом обстрелянного корабля. Никто на борту «Морского дракона» не мог видеть состояния верхней палубы «Донтлесса», а оно было аховым.
Доски палубного настила не просто загорелись, это бы ещё ничего. Но взрыв надломил, по меньшей мере, с десяток их.
