Пожар оставался не последним в ряду опасностей. Однако английские моряки были не просто умелы, у них под рукой нашлись замечательные средства пожаротушения. На пароходофрегате наличествовала последняя новинка Королевского флота: брезентовые, пропитанные гуттаперчей шланги, воду в которые подавала мощная механическая помпа. К счастью, паровые машины совершенно не пострадали, если не считать помятой дымовой трубы и, как следствие, уменьшенной тяги в котлах. Однако палубу пришлось полностью разобрать на площади не менее двадцати пяти квадратных ярдов. Её восстановление усилиями корабельных плотников даже в походных условиях было вполне возможным. Фок-мачта являла собой куда более серьёзную проблему. Её (точнее, то, что от неё осталось) предстояло менять полностью. На данный момент всё, что могли сделать палубные матросы, – убрать остатки мачты, переломанный рангоут, обрывки такелажа и снастей. Впрочем, парусами пользоваться и не предполагали. Потерянные стеньги – мелочь, понятно. День портовой работы, самое большее. И ещё течь, хотя и небольшая. Швы разошлись, что и следовало ожидать от не столь далёких взрывов. Но помпы пока что справлялись.
А на расстоянии тридцати миль «Морской дракон» шёл малым ходом, отслеживая положение и скорость противников. Тут большую помощь русским морякам оказал магистр Тифор. Всё же в водной магии он умел куда больше, чем довольно-таки простой амулет. Он докладывал и даже командовал:
– Так… есть три сигнала. Держатся вместе, расположены, как мне кажется, вот так. – Ладони магистра изобразили строй фронта. – Курс примерно юго-запад. Точнее не скажу, это надо с часик отслеживать. Теперь сбросьте скорость, Михаил Григорьевич… Ещё чуть-чуть… Ещё малость… Очень хорошо, такую и держите… Сколько на лаге?
– Пять узлов с четвертью, Тифор Ахмедович.
– Так они на этой скорости и плывут.
Через час сигнальщик доложил:
– Ваше благородие, дым стал маленько другой. Вроде угольный.
– Хорошо углядел, братец.
– Рад стараться!
– Выходит, потушили пожар, Михаил Григорьевич?
– Да, Малах Надирович, похоже на то.
– Вот бы нам ещё с пару-тройку больших гранат, так легко англичанин не отделался бы.
– Уж точно говорите, Иван Андреевич. Сейчас они верным делом до порта дотянут.
К ночи стало полностью ясно: пароходофрегат хоть и повреждён, но некритически. И командир скомандовал возвращение в Севастополь.
Малах всю дорогу выглядел будто рассеянным. На то была причина: маэрский лейтенант мысленно составлял доклад для отправки на родину.
Капитаны пароходофрегатов, плетущихся на крайне экономическом (единственно возможном в данной ситуации) ходу в Константинополь, тоже имели темы для размышлений.
Меньше всего времени на это было у коммодора Филипс-Райдера. Очень уж много хлопот свалилось сразу.
Два сильнейших взрыва наделали дел: четверо матросов пропали без вести (офицеры дружно решили, что они утонули), девятнадцать человек, в том числе два офицера, умерли от сильной контузии (по крайней мере, корабельный врач констатировал именно эту причину смерти), ещё девятеро попали в корабельный лазарет. Сам капитан отделался дёшево: сильнейший удар от взрыва швырнул его на палубу, но не причинил никаких увечий, кроме нескольких обширных синяков и тяжёлой головной боли наряду с тошнотой. Повреждения самого корабля, по счастью, относились большей частью к рангоуту и палубному настилу. Дымовая труба каким-то чудом осталась на месте, хотя оказалась сильно помятой. Наконец, взрывы не затронули ни котлов, ни машин, так что все возможности дотянуть до порта остались. И даже более того, «Донтлесс» сохранил частичную боеспособность: уцелели все орудия нижней палубы, и две трети – верхней палубы. Короче, повреждения, будучи значительными, всё же не были критическими.
Но главный вопрос оставался: почему командир русского корабля не добил противника, имея на то все возможности? Точного ответа пока не было, но версия имелась. Русский разведчик проявил особую осторожность на ответный огонь с пароходофрегатов. Большая скорость позволила этому кораблику за кратчайшее время развернуться и удрать. Но почему не проведена повторная атака?
Французский капитан имел менее подробную информацию. Правда, он слышал громовые взрывы и видел огненные шары, но последующие два взрыва были заслонены корпусом «Одина». Капитан Леру предположил, что русские артиллеристы начали целиться ниже и, вероятно, вместо корпуса корабля попали в воду. Отсюда становилась понятной меньшая мощность взрывов (на слух, конечно). Вывод следовал простой: русский разведчик, имея чрезвычайно слабую защиту от ядер, попросту испугался ответного обстрела и удрал. А тот факт, что «Донтлесс» ухитрился избежать встречи с Нептуном, легко объяснить удачей английского капитана, умелостью его экипажа и косоглазием русских артиллеристов.
Коммодор Скотт располагал наиболее полными данными для успешного анализа. Он видел все этапы сражения. У него была возможность разглядеть русского разведчика в хорошую английскую подзорную трубу. Он находился не так далеко от «Донтлесса». И наконец, он мог позволить себе потратить время на размышления, которые виделись отнюдь не бесполезными.
