Она по-прежнему была обжигающе холодной, словно не пролежала все это время в моем кармане, близко к телу. Любой металл уже нагрелся бы, но только не маска.
Мне показалось, будто тонкий, едва намеченный рисунок немного изменился, а линии его чуть заметно мерцают и словно бы пульсируют, но, скорее всего, это была просто игра моего воображения и отсветы свечных огоньков.
Интересно, а какой меня увидел Райгор в этой маске? И какими видят свои отражения среброликие, если вообще отражаются в зеркалах?
Знаю, выдавать себя за одного из них смертельно опасно: я помнила легенду об одном пылком юноше, влюбившемся в юную среброликую, в ее голос и смех, грацию движений и дивной красоты фигуру. Ясное дело, ее соплеменники никогда не жили меж людьми, нечего и думать было просить ее выйти замуж за простого смертного!
Тогда юноша нашел знаменитого ювелира в далеком-далеком краю, мастера, который умел выковать птице крыло взамен сломанного, каждую тонкую косточку, каждое перышко… Жаль только летать с ним птица не могла, но взглянешь — и не отличишь от настоящего!
Мастер выковал ему маску из чистейшего серебра, отполировал ее и отчеканил узоры. Юноша понимал, что долго притворяться у него не выйдет: ведь маска не станет меняться по настроению и с возрастом, как у настоящих среброликих, но надеялся хоть недолго побыть рядом с возлюбленной.
Его пытались отговорить от безумной затеи, но куда там! Надев маску и в точности такую одежду, как у среброликих, он ушел в горы, и никто больше не видел его живым. Участь его оказалась незавидной: по весне его тело нашли на леднике. Было оно черным и скрюченным, как случается с умершими от страшного холода, и иссохшим. Маску так и не смогли снять — она будто приросла к лицу, а что пугало больше всего — приобрела черты несчастного юноши, искаженные одновременно запредельным ужасом и бесконечным восторгом…
Должно быть, бедолага нашел среброликих, а они пригласили незнакомца в свой круг и затанцевали насмерть, как это у них водится. Возможно, даже не карая его за дерзость — просто приняли за своего и позвали разделить с ними веселье, а отказываться у них не принято… Так и умер юноша, не в силах остановиться и вырваться из их хоровода, и даже если он просил о пощаде, его вряд ли услышали, а и услышали — сочли это отличной шуткой!
Хорошо, что Райгор об этом не знает, подумала я. С него бы сталось вызвать среброликого на состязание, есть ведь слова, перед которыми они не могут устоять: говорю же, у них не принято отказываться от приглашения.
В легендах говорится: тот, кто сумеет переплясать среброликого, в награду получит исполнение заветного желания, будь то несметные богатства или чья-то любовь, непревзойденный ум, талант или власть… Неужто бы Райгор устоял перед таким соблазном?
Конечно, победителю ухо надо держать востро, потому что все это если и сбудется, то с подвохом. А уж если проиграешь… в лучшем случае простишься с жизнью, как тот влюбленный юноша.
Но что толку об этом думать, если тягаться со среброликими в танце способны лишь горномогучие? Да и то еще бабка надвое сказала: к нам-то на праздники такие гости приходили своей волей и плясали тоже безо всякого вызова, лишь удовольствия ради! А вот один на один, да до победы… Не знаю даже, случалось ли такое.
А может, тут же пришло мне в голову, это сбило бы с Райгора спесь. Правда, с жизнью вместе, но тут уж выбирать не приходится.
Маска леденила мне пальцы, и я подумала: я ведь не собираюсь выдавать себя за среброликую, а лишь хочу взглянуть, на кого похожа с такой личиной!
Холодный металл вновь коснулся моей кожи, я увидела переливы красок и с замиранием сердца взглянула в темное зеркало, чтобы увидеть…
Себя. Точно такую же, как обычно, с испуганным взглядом и опять растрепавшимися волосами, падающими на лицо.
Я дотронулась до щеки — отражение повторило мой жест, а я почувствовала, как ноготь впивается в кожу, но в то же время ощутила под пальцами и холодный металл. Как же так? Может, дело в зеркале? Но нет, отражения в маленьком карманном зеркальце, в тазу с водой, в мелких стеклышках оконного переплета тоже показывали меня!
«Выходит, эти маски предназначены для окружающих, — подумала я. — Иначе они вообще не смогут понять, как среброликие выглядят! Недаром на них всегда одеяния до пят и перчатки на руках… Может, у них вовсе нет постоянной формы? Потому Райгор и говорил, мол, оборотень рассыпался снежной пылью, только одежда осталась… И эта среброликая не погибла, а просто сбросила оболочку и улетучилась вместе с пургой!»
Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить. Вдруг те снежные вихри, что бродят на дальних плато и на ледниках, — это и есть среброликие, вышедшие прогуляться без своих масок?
«Друг друга, значит, они видят совсем иначе, — сообразила я наконец. — И тот влюбленный юноша с фальшивой маской не мог их обмануть, он светился бы для них как факел в темной ночи! Выходит, они просто решили позабавиться с ним, сам ведь явился на верную погибель…»
А маска, должно быть, отражает то, что внутри, то, что способны воспринять окружающие: эти вот узоры, намек на черты лица, кое-какие чувства… Может, на самом деле среброликие вовсе их не испытывают или испытывают совсем иначе, нежели люди, но хорошо умеют притворяться?
А я… Сейчас под этой маской мое лицо, вот она его и показывает. У среброликих лиц нет, только снежная пыль, отсюда и гладкий металл… или даже лед, только очень-очень прочный, непрозрачный и не способный растаять даже в раскаленном горне: говорили, в глубоких пещерах попадается такой, намерзший в незапамятные времена, еще до того, как появился первый человек. Мало кто его видел, потому что отколоть хоть кусочек — непосильная задача даже для горномогучего, остается только ждать такой лавины, чтобы горы содрогнулись, и тогда, может быть, удастся найти осколок.
