Группа крови: повесть, рассказы и заметки

И вот, когда карьера была уже сделана, скромная, но зато не постыдная, в ней обнаружилось много неприятного и даже отвратительного. С ужасом он повторял про себя: «А если б настоящую сделал… В петлю, только в петлю!» Так он относился к неизбежным жизненным компромиссам. И не то что был таким уж совестливым, а просто понимал, что «скромная, но не постыдная» была бы обязательно постыдной… В общем, гордо отрекался от успехов, которых не было.

Начальники бывают со стороны начальников и со стороны подчиненных. Те, что со стороны начальников, постепенно сами становятся все большими начальниками. Те, что от подчиненных, при первом же сомнительном случае срываются, слетают в свою компанию – в подчиненные. Первые не проявляют ни малейшего понимания и, тем более, сочувствия по отношению к мающимся на плацу подчиненным. Мотаются под ветром фонари над ледяными военнослужащими. Щиплются и горят в сырых валенках ноги и руки. КРУ-У-ГОМ! Опять первые стали последними и въехали в арьергард…

Итак, никаких критик! Пусть радуются хотя бы тому, что возможно.

Итак, не продолжаю, нет нужды. Вцеплюсь, удержусь из последних сил. В конце концов, столько лет внушая страх другим, ты не мог уберечься.

Встать, умыться, привести в порядок себя – и в контору.

Нет ничего, кроме конторы.

И я буду служить в конторе, конторе и для конторы.

Вот о чем то, что вы уже прочитали.

Ну, и хватит.

Рассказы

Вне зоны действия сети

Жил-был старый человек мужского пола, то есть старик.

Ему было уже столько лет, сколько было Сталину, когда тот умер или погиб, тайно убитый товарищами.

Мы тут Сталина приплели неизвестно зачем, вернее вот зачем: без него теперь ничего не обходится – ни телевизионные передачи, кроме тех, которые про еду, ни… ну, собственно, опять же телепередачи и, пожалуй, интернет. А кроме телевизора и интернета, как известно, ничего нет в мире. Так что без Сталина не обойдешься, вот мы и решили в первых строках от него отделаться. А дальше никакого Сталина не будет.

Да, старик.

Собственно, мы однажды уже писали про старика. Точнее, не однажды, а по крайней мере дважды. Даже черт его знает, сколько раз. Но из этого не следует, что больше про старика писать не следует…

Вот язык! Ну что с ним делать? Не следует, что не следует. Тут в двух строках два раза одно слово вылезает, не говоря уж о повторении корней, а классик издевательски требует, чтобы в пределах страницы ни-ни. Да наплевать на его требования! И впредь, сколько потребуется, столько и будем повторять.

Итак, жил-был старик, то есть пенсионер.

Как же он умудрялся жить в таком незавидном качестве?

Ну во-первых, будучи пенсионером, он получал пенсию. Вот все говорят, что на пенсию жить невозможно, и старик то же самое говорит, но на самом деле возможно, вот старик и жил.

Больше выделять курсивом повторы не будем, что хотели сказать, то уже сказали.

Получал пенсию, да.

Пенсия была довольно большая, потому что старик много лет до того, как стал пенсионером, работал довольно большим начальником и получал довольно большую же зарплату. В общем, пенсия была побольше, чем у многих зарплата, так что ее вполне хватало на сосиски баварские белорусские и картошку в обед, помидор с огурцом к этому обеду и бутылку водки «Ужасная классическая» ноль семь на три дня, для несильно пьющего как раз хватает. А других потребностей, для удовлетворения которых требуются деньги, у него и не было.

В общем, неплохо жил этот человек.

Если не придавать значения бессоннице, которая его мучила много лет, пожалуй, лет двадцать или даже больше, так что попробовал бы он не придавать ей значения. Тут не то что значение придашь, а просто умом двинешься, если ночь за ночью не спишь, ворочаешься под неприятным светом прикроватной лампы, которую когда-то сам и повесил так, что светила она прямо в глаза, да все руки не доходили перевесить. И свет ее пробивался сквозь закрытые веки, приобретая неприятный кровавый оттенок… С вечера, в одиннадцать-двенадцать, засыпал быстро, будто в обморок падал, а часов около трех ночи просыпался – и все, хоть глаз коли.

Вообще три ночи – время важное. Как раз многие самоубийцы начинают осуществлять свое намерение. Уже не сидят, обхватив голову ладонями и уперев локти в колени, так что на ляжках остаются красноватые вмятины, не размышляют о прекращении личного физического существования и о бессмертии метафизическом, а занимаются делом. Тащат из кухни шаткую табуретку, снимают с крюка и ставят к стене чешскую еще советских времен