и выбрался за дверь, пошел в одиночестве поминать моих странных родителей – именно что родителей: родили, да тем и ограничили свое участие в моей жизни. Поминал в шашлычной, которая как раз тогда переехала от Никитских ворот на Пресню. Напился до полного беспамятства, однако каким-то чудом к середине ночи добрался домой. Домработница дотащила до тахты, села рядом на стул, широко расставив ноги под ситцевой синей в мелкую розочку юбкой – только край этой юбки я и видел, остальное уплывало. Между прочим, была она старше меня лет на семь всего… Кажется, договорились, что она останется жить в этой квартире, сколько захочет, один гость на поминках пообещал помочь ей с пропиской. Заснул я, как умер, – просто все исчезло. Утром по какому-то наитию сразу влез в тот ящик отцовского стола, который был нужен, – там, в глубине, громоздились пачки по десять тысяч тех еще рублей, сто на сто. Одну взял себе, остальные вбросил в карман фартука домработницы, как она ни сопротивлялась.
По воинскому требованию взял билет на ближайший поезд до Рязани, поймал приличного на вид ханыгу, дал ему четыре десятки, он вынес две узкие бутылки молдавского – солдат в вокзальный ресторан не пускали. Всю сдачу оставил за честность ему и, еле не падающего от благодарности, отпихнул.
За ночь пропил с дембелями и вербованными рыбообработчицами, начавшими еще в Калининграде долгий путь во Владик, каким-то образом почти тысячу, но остальное уцелело, не ограбили. В Рязани успел нырнуть в такси, уйдя из-под носу вокзального патруля. Пару часов передремал в ленкомнате – жадный старшина пустил за последнюю бутылку. Там, проснувшись, и увидел румяного милиционера на двери.
И все решил.
Нет, силы кончились… Взять сразу две, чтобы так не мучиться потом… Последние десять капель… Дверь запереть… Что ж меня так водит-то?!
Задремал… Да, все хуже удар держишь, товарищ полковник.
Она была старшим преподавателем на кафедре марксистско-ленинской философии, восемь лет разницы в мою пользу. То есть в ее, как постепенно выяснилось.
Так и сказала: «У нас роман не получится, либо женимся, либо забудь, ночь прошла – и конец». К тому времени я уже знал за собой неодолимую слабость к таким женщинам, крупным и властным, – видимо, по контрасту с моей кровной мамой, с ее обликом невысокого джентльмена в юбке. Доктор Фрейд вовсю орудовал в моей пустой душе, и я охотно ему подчинялся.
Жизнь шла – да и прошла, незаметно, как похмельный выходной день.
Ну, еще по одной – и спать. На службу не вставать, конечно, но подремать надо. Вон уже светает… Все, последняя.
На следующий день после того, как мне исполнилось сорок лет, я простился в морге Боткинской с дожившей, слава богу, в относительном покое домработницей. Кажется, хоронил в том самом платье в розочку… Царствие небесное. Только ее я и не сдал марксизму-ленинизму, по всем прочим линиям капитулировал безоговорочно.
На условиях, назначенных победителем.
И чего она взбесилась? Домработницы – ровесницы, к которой ревновала всегда, уже не стало. Живи себе, диссертацию высиживай. По интимной части ее интересовали только двадцатилетние аспиранты, так я этому не мешал, партком мешал…
В общем, разошлись без суда – ей не рекомендовалось как идеологическому работнику, а мне как офицеру милиции. И без того звездочки падали на плечи с опозданием… Да мне и ни к чему была свобода, регулярное употребление родного напитка избавило меня по крайней мере от практического интереса к дамам. Так чего разводиться, если потом не жениться? Слава Богу, детишек Он не послал.
А фамильные мои хоромы разменяли.
Мне – узкая и длинная, как вагон, двухкомнатная в бурой четырехэтажке, приткнувшейся позади социалистического небоскреба. По легенде в этих сравнительно скромных условиях жило некогда начальство охраны, сторожившей покой нашей Башни Избранных. Я, как дурак фантику, был рад, что остаюсь, в сущности, на своем месте. Тот же огромный гастроном с колоннами для стиля и шпикачками в продаже, когда повезет, та же вареничная на другой стороне, та же рюмочная, дверь в которую находили только местные.
Я и сейчас здесь, в своей двушке, перекрытия деревянные, выпиваю.
Ну, за здоровье.
А ей, некогда вселившейся в профессорский рай из панельной малогабаритки с видом на металлобазу… Вот решил на письме не материться, не привык, так ведь не удержишься! Ей пришлась впору тоже двухкомнатная – сорок жилых метров, доходный дом на Ордынке после капремонта. Сейчас миллионы стоит, точно…
Ну и доплата, а доплата за пятикомнатную в высотке была порядочная, вся, конечно, ей. Мы же не кто-нибудь, мы знаменитую фамилию носим, к тому же мы офицер и джентльмен. Любимая шутка пошлых идиотов – гусары с дам денег не берут.
Будь здоров, мент. Дурак ты оказался дураком. Будь здоров.
Сдавая свою шикарную ордынскую, да получая проценты с той доплаты, ловко вложенной, да какую-никакую пенсию… В общем, прекрасно живет марксистка-ленинистка в полюбившейся ей за последние лет десять Болгарии. Море, теплынь… А скучно интеллигентному человеку не бывает, говорила она мне снисходительно.
А мне бывает! Мне, например, без круглосуточного за углом будет скучно.
Какой-то грохот на лестничной площадке, наверное опять бомжи в подъезде дерутся… Или очередной капремонт начинают.
