помешало бы что-нибудь съесть, но я снова воздержался и поймал его взгляд – он смотрел на мою руку, потянувшуюся было к пластиковому лотку с нарезкой и отдернувшуюся.
– Освоился, – повторил он уже с утвердительной интонацией. – Вот и давай практические вопросы решим… Смотри, как кидаем карты: ты переезжаешь сюда, – я было перебил его, но мертвец поднял предостерегающе руку и продолжал, – а твою квартиру мы продаем, и нам до второго пришествия, – тут он зачем-то посмотрел на часы, – хватит. Уйдешь из своей охраны, днем свои книжки дурацкие перечитывать будешь, я малевать понемногу снова стану… А ночью выпьем, посидим вот так, поговорим… Времени-то много освободится…
Я снова собрался ему возразить, но он опять не дал мне этого сделать.
– А дурак этот из домоуправления свои мешки скоро отсюда уберет, ты не волнуйся, – он снова налил себе, подержал свою бутылку над моей стопкой, но сдержался. – Я еще за год до того, как меня кондратий хватил, на тебя завещание написал, квартиру и все имущество. Так что нотариус со дня на день порадует этих ворюг…
То ли потому, что я не закусывал, то ли от нервного напряжения – вы хоть представляете, что такое выпивать с покойником?! – я уже сильно поплыл. Настолько сильно, что едва не согласился с адским планом. «Можно и наоборот, – подумал я, и уже то, что подумал об этом всерьез, доказывает, что я был не в своем уме. – Он ко мне переедет, а его квартиру чертову продадим… Нет, нельзя – жена будет против…»
– И картины все перетаскивать, – отверг и он мое невысказанное предложение. – Нет, давай уж ты ко мне. Все равно – не сейчас, так через месяц, а не через месяц, так через пару лет… Все равно ведь догонишь, а так хоть квартиру сохраним…
Его аргумент насчет квартиры доконал меня. Как-то я оказался не готов к такой практичности мертвецов по части недвижимости.
Одним движением смахнул я дьявольский банкет на пол, вскочил, опрокинув табуретку, и бросился в переднюю.
Дверь была по-прежнему открыта настежь.
Каким-то образом он оказался впереди меня, он уже стоял на лестничной площадке – все тот же, с растрепанными кудрями и высокомерно задранной большой бородой, в своей вечной, заляпанной красками джинсовой куртке на пару размеров больше нужного…
– Я остаюсь, сосед, – сказал я, – я остаюсь.
Теперь он уже был позади меня, в своей прихожей. Там было сверхъестественно светло, свет клубился и кипел.
– Смотри, – сказал он, – передумаешь, а поздно будет. Трехкомнатные в центре на дороге не валяются.
– Иди, сосед, – сказал я, – иди, а я пока остаюсь.
Свет в адской прихожей вскипел нестерпимо, сосед сделался невидим, дверь захлопнулась, и бумажка с печатью легла на свое место.
Завязать хотя бы на месяц, что ли, думал я по дороге на работу.
Книга в твердом переплете
Проживание оплачивала принимающая сторона, поскольку конференция происходила в то недолгое время, когда страна наша была симпатична всему цивилизованному миру и даже этим миром любима. Как обычно в этих чувствах, тут соединялись любопытство, удивление, тщеславие и корысть. Потом, как обычно же, любопытство удовлетворилось, удивление рассеялось в привычку, тщеславие померкло, а корысть достигла желаемых целей. И оказалось, что никто никого не любит за пределами вышеназванных составляющих, которые сделались очевидны… Впрочем, одним они были очевидны всегда, другим стали внятны по мере их проявления, а третьи продолжали упорствовать в идеалистических обольщениях – правда, идеализм этот оказался, как часто бывает с идеализмом, в хорошей цене.
Однако до всего этого было еще далеко, а пока активные творцы новой реальности танцевали карибские танцы в кооперативных ресторанах и ездили по международным конференциям «Карибские танцы как лицо нового русского идеализма» и «Международные конференции как лицо новых русских карибских танцев». И в тех и в других событиях наиболее важное участие принимали специалисты по восстановлению человеческого лица с еще оттепельным стажем, отставные физические академики, поэты, энергичные филологи, журналисты-международники в больших званиях и вообще партработники среднего и высшего звена, а также кандидаты экономических наук и другие дети избранной творческой интеллигенции, которые за отцов отвечали только в дачных ведомственных поселках, занимая там лучшие участки – ну не экспроприацию же было снова устраивать…
Затесался в эту компанию и Шорников Юрий Ильич, от рождения беспартийный, да и по пятому пункту того… вроде бы отчасти…
И этого оказалось достаточно, чтобы приехать в небольшую северную страну в составе русской группы участников конференции «Человеческое лицо как лицо нового русского человеческого лица» и поселиться в трехзвездной, как герой-летчик, гостинице мировой сети, проживание в которой и оплачивала принимающая сторона.
С утра она оплачивала завтрак в полуподвальном, но крахмально-мельхиоровом зале со столом самообслуживания, названным как раз в честь окружающей страны. За завтраком физический академик здоровался с каждым входящим по-английски «монинг, сэр». Назойливость академического приветствия оправдывало только полное незнакомство ученого с английским языком. Юрий Ильич вежливо кланялся, но садился самостоятельно, налегал на яйца пашот, жареные сосиски и бисквиты к кофе.
Позавтракав, интеллектуалы болтались в лобби, которое упрямо именовали вестибюлем, повесив на грудь бейджики со своими фамилиями и непривычным названием родины. Самые опытные обсуждали местную дороговизну и перспективы субботней поездки на оптовый рынок, пугливые новички
