А утром-то оказывается, что все забыл. Хоть убей, не помню.
Хуже там, где мы есть
«…лучше жить в провинции, у моря…»
Заезженные цитаты тем хороши, что им можно придавать все новые и новые смыслы – на них стоит клеймо общей принадлежности.
В те древние времена, когда эта строчка пришла в голову еще не нобелевскому лауреату, ее вполне можно было оспорить. В единственно знакомой нам не по литературе, а по опыту существования империи как раз выстроилась совершенно противоположная ситуация. В Москве дышалось гораздо легче, чем в каком-нибудь периферийном, хотя бы и приморском, обкомовском княжестве. Там-то секретарь по идеологии – «второй», как называли его кратко и значительно, – был абсолютный царь, бог и воинский начальник, эстетический надсмотрщик и моральный судия. Там при малейшей попытке к духовному бегству конвой открывал стрельбу на поражение, одной заметки в областной партийной газете хватало для безусловного уничтожения любого высунувшегося инакомыслящего, инакочувствующего и хотя бы чуть-чуть инакоживущего. Родившемуся и схлопотавшему высылку за тунеядство именно в приморской питерской провинции – в то время как московские литературные единоверцы продолжали более или менее спокойно сидеть в ЦэДээЛе – пришлось собственной биографией проиллюстрировать имперские провинциальные прелести…
Однако ж жизнь меняется, а великие слова вечны.
Новый век продолжил начатое в прошлом, и уже в глаза лезет то, что пару-другую десятилетий назад замечали только самые перепуганные футурологи: скоро мы все, европейцы и северные американцы, окажемся в провинции. Мы если продолжим существовать, то на краю мировой империи, в которую все быстрее превращается единственная в солнечной системе заселенная планета. Что центр исторической жизни передвигается и уже почти передвинулся на юго-восток, не замечает только слепой. Японские технические и китайские экономические чудеса, непобедимая индийская демография и неумолимое террористическое наступление, колонизация европейских столиц африканцами и азиатами, ветшание христианства и буйный, агрессивный расцвет ислама – неужто все это не убеждает? Не будем назначать сроки, но вектор движения определить элементарно просто. История не кончается, в этом умнейший Фукуяма ошибся – кончается
Что ж, впасть в окаменелое уныние? Или с криком наполеоновской гвардии «Дерьмо, умираем, но не сдаемся» пойти в отчаянную и безнадежную контратаку? Как-то глупо, недостойно нескольких тысячелетий перворазрядного исторического стажа. Куда разумнее воспользоваться преимуществами удаленности от оси мирового кружения. Жить тихо, изобретать бумагу и новый порох, скрывая его от миссионеров и путешественников, копить свои сокровища, радуясь тому, что варвары, мнящие себя хозяевами вселенной, еще не понимают их ценности, писать вечные стихи… Пусть теперь они делят между собою Землю. А у нас останется то, что не требуется вкладывать в кипящий котел новой цивилизации, – свобода окраинных размышлений и перспектива нового озарения. Колонизованная, но не освоенная периферия – самое подходящее для этого место, таким местом когда-то стала колонизованная, но не освоенная римлянами Палестина…
Вот ведь до чего можно додуматься над расхожей цитатой.
«Если выпало в империи родиться…»
Кто кому какой придаток
Постоянные попытки человечества изменить существующее положение вещей – такую формулировку, наряду со многими другими, более подробными или точными, можно предложить для определения того, что есть прогресс. Одна из иллюзий, связанных с верой в абсолютное благо прогресса, – убежденность в том, что любая страна, если в ней правильно устроить экономику (причем устроить ее должна власть), пойдет по пути развития высокотехнологичных и наукоемких производств. На этой иллюзии основывались и основываются упреки к власти, установившейся в России после крушения коммунизма. Суть этих упреков, в разное время формулировавшихся по-разному, в одном: Россию превращают в сырьевой придаток развитых стран западного мира, современные отрасли, особенно высокие технологии, не развиваются, участь наша плачевна. Одна группа, взявшая самоназвание «патриоты», страдает из-за того, что великую державу превращают в колонию; другая, либеральная, утверждает, что упускаются возможности экономического развития, которое могло бы привести Россию в компанию этих самых развитых, как их принято называть среди либералов, стран. Сырьевая экономика, сложившаяся у нас, считается безусловно ущербной. К этому добавляется «утечка мозгов», то есть массовый отъезд прекрасно обученных в России высококвалифицированных и одаренных специалистов на работу в других местах. К этому – утечка капиталов, то есть хранение вырученных на торговле сырьем средств в швейцарских и американских банках.
Власть, как водится, реагирует на критику не изменением ситуации (которую, скажем, забегая вперед, изменить она и не может) и не пересмотром стратегии (которая у любой избираемой власти продумана только до очередных выборов), а изменением политических лозунгов и тактических ходов. Нынешняя российская власть, в полном соответствии с принципами знакомых ей лично единоборств, обращает слабость в силу, используя натиск нападающего для контратаки. Вы говорите, сырьевой придаток? Так вот же вам: да, сырьевой, но не придаток, а гигант, энергетическая сверхдержава, способная диктовать свою волю целым континентам, монополист, назначающий цены. Патриоты отдыхают – военная мощь, по которой они тоскуют, серьезно дополняется мощью энергетической, нас снова будут бояться, то есть, в понятиях патриотов дворово-хулиганского воспитания, уважать. И либералам есть чем ответить: вот вам выход на мировой рынок с уникальным товаром, вот вам почтение Европы и полная невозможность более или менее
