никому просто так не уцелеть: либо в свои ратники мужика заберут, либо во вражий стан угодит. Причём и туда, и туда – насильно. А там уж куда кривая выведет. Потому служить не только было почётно, но и выгодно. Опять же не сохой землю орать, не скирды увязывать. Вот и тянулся к службе смекалистый народец. Один мундир чего стоит! Красны девицы так и пялятся, когда в ярком наряде да на коне добрый молодец явится в своё поселение. А ежели кого отвергали, зачислив его в негодяи, то обид возникало премного. Обижались не на слово: при царе Горохе оно не являлось ругательным. Обида заключалась в отстранении от выгодной службы. Сразу же находились свои заступники, которые считали, что нарушаются права не принятых в дружины молодых рекрутов. Правозащитники начинали уверять остальных поселян, что подлинная свобода должна охватывать все слои общества, а не только тех избранных, которым улыбнулась судьба. Правозащитники брали под своё крыло негодяев, выходили на улицы толпами, шли мимо княжеских хором и скандировали хором:
«Свободу негодяям! Требуем свободы негодяям!» Иногда князь мог даже растеряться, спасовать перед орущей толпой и сделать послабление негодяям. Выражалось это тем, что отклонённых рекрутов брали в княжеские службы в качестве учеников звездочётов, тиунов, стряпчих, поваров, писарчуков, а то и в качестве конюхов, егерей, сокольничих и прочей дворовой челяди, которой нередко перепадали добрые куски с барского стола. Волна негодяев, под нажимом правозащитников внедрённая в княжеские службы, со временем усиливала своё влияние на князя и на его решения. Особенно, если князь заводил себе молодую жену из быстро плодящегося и разрастающегося окружения, преимущественно состоящего из сословия негодяев.
Три сучка
Рано пришедший в гостиницу Ося разбудил друзей словами: – Кто спит долго, тот проснётся с долгом! – это английская пословица, – пояснил он своим друзьям. Сидя в кресле под раскидистым фикусом, Ося стал размышлять вслух о наболевшем. Пока полусонные Владлен и Гарик одевались, умывались и приводили в порядок кто обувь, кто причёску, Ося говорил им о том, что есть такая категория людей, которым доставляет наслаждение измываться над слабостями других. Скажем, нравится иному гадкому человечку взять, да и напоить своего приятеля, а потом смотреть, как тот начнёт фортели выкидывать – всех вокруг насмешит и тем себя изрядно опозорит. Понемногу пришедший в себя от ранней побудки Смычкин даже попытался возразить что-то по поводу сказанного Осей. Но большой тирады не получилось, а так только – реплика незначительная, смысл которой сводился к тому, что не надо садиться пить с такими людьми, а по возможности и, вообще, с подобными прохиндеями лучше не якшаться.
Когда Ося получил такой, хотя бы и не исчерпывающий всей сути проблемы ответ, он словно бы успокоился и перешёл, как говорится, на личности:
– Владлен, ты неправильно оделся: если ботинки светлые, то и головной убор должен быть выдержан в тех же тонах.
– А у меня голова светлая, так что с тональностью всё в порядке!
– Ну, это ты знаешь, что голова у тебя светлая, а гуляющие по улице старокачельцы этого не знают. И вообще, мало ли кто что знает о себе, если этого не знают окружающие. В том то и дело, что народу надо постоянно доказывать, какой ты незаурядный, какой ты деятельный и общественно значимый. А так мало ли кто о себе чего возомнит. Общество убеждать надо, то есть крутиться и раскручиваться.
– Да на кой ляд мне это надо. Пусть, кто не уверен в себе, тот и крутится. Я же буду просто дела делать.
– Хорошо, если результаты твоих стараний окажутся востребованными в срок.
– Если они окажутся невостребованными, значит, никто в них не нуждался, и нечего по этому поводу домыслы строить и огород городить. Подумаешь, не признали, ну и что? Я сам для себя буду созидать нечто такое и находить в этой работе удовлетворение. В конце концов, мы должны просто жить и радоваться жизни, подобно истинным эпикурейцам, а не жить постоянным ожиданием непонятно чего, – Смычкин покрутил рукой в воздухе, представляя себе некую дорогую и ненужную безделушку. – Поэтому предлагаю завтра же отправиться на рыбалку. Обожаю путешествия, особенно в компании друзей. Возьмём вина, яств, палатку, а женщин, как и дрова для костра, будем находить на месте.
– А что это ты стал поутру разглагольствовать о сомнительных друзьях, которые делают гадости близким и получают наслаждение через это? – спросил Гарик у Оси. – Ты имел ввиду кого-то конкретно? Неспроста же ты коснулся этой щекотливой темы. Может быть, тебе нужна помощь?
Ося сначала было кивнул в знак согласия, но потом твёрдо сказал:
– Я сам разберусь.
И вот друзья занялись приготовлениями. Ося в течение дня достал палатку и котелки, Гарик занимался провиантом, а Смычкин на всякий случай позаботился о девицах и по ходу дела осуществлял общее руководство. Он даже место выбрал под названием Косая Сажень, что притулилась на другом берегу Ханских прудов. Освободившись, Смычкин отправился, как он сказал, в один редкий в Старой Качели, недавно открывшийся модный секс-шоп за весьма необходимыми покупками, про которые чуть не забыл при сборе.
Но вот все трудности остались позади. В полдень парни поехали на автобусе и оказались на месте отдыха, поставили вместительную палатку на берегу Ханских прудов и вывесили вымпел с надписью: «Три сучка».
На сосне прикрепили фанерно-гуашевое объявление: «Три сучка ищут приключений». Проходившие мимо девушки, кто со смешком, кто, фыркая или кривясь презрительно, читали это приглашение, но положительного исхода оно не дало. Во всяком случае, в первые часы после того, как старательный Гарик прибил эту размалёванную фанеру у входа в палатку. Оставалось загадкой, что именно привело к трём сучкам особей женского пола: объявление на сосне или розыскные работы, заранее осуществлённые неутомимым Смычкиным?
Как бы то ни было, но на раскалённой дороге сквозь миражную дымку, возникшую от вечно горящих торфяников, обозначились три грации, которые
