Правда, со временем испанцы его бандуру переделали немного и гитарой назвали, а мелодии, которые Фламенко наяривал, так и назвали его именем – фламенко.
Пихенько собрался уходить с веранды.
– Подожди, но мы не договорили про миллион.
– Вот и скажи, Гарик Закирьянович, что бы ты сам делал с такими деньжищами?
– Издательство бы открыл и книги Смычкина издавал.
– А издательство бы прогорело.
– Но почему?
– Кто же на Смычкина деньги станет тратить?
– Пихенько, ты явно недооцениваешь нашего гуру.
– Ну да, на безлюдье и Фома – боярин.
– Скучный ты человек, Пихенько!
– Пусть я скучный. Но вот ты всё знаешь, скажи тогда, для чего законы вырабатывают в Высокочтимом Выпендрионе?
– Все законы основаны на том, чтобы взыскивать со старокачельцев как можно больше, а платить им, как можно меньше. И вызвано это заботой о своём народонаселении. Вон на Западе платят людям хорошо, так они теперь сильно растолстели, что возникла новая головная боль у руководителей стран: надо бы урезать рацион питания, а народ уже удержать невозможно – толстеют себе и толстеют. Вот чтобы этого не случилось с нашими гражданами, в Высокочтимом Выпендрионе и придумывают законы, сдерживающие наш аппетит.
– А вот скажи, Гарик Закирьянович, боятся ли деньги быть украденными?
– Думаю, что нет. Чего им бояться?
– Сударь, тут ты неправ. Вот ты про клады много чего узнал, а того не просёк, что драгоценности не хотят в дурные руки идти. Богатство оно тоже, как женщина, боится слишком загребущих рук. Сделай вид, что тебе оно не очень-то и нужно, тут клад сам и откроется.
– А что это ты про клады заговорил, Жорж? Тоже моими мечтами заразился? Но я уже стал профессионалом в этом деле, мне только немного удачливости недостаёт.
– Перестань хотеть, тогда и удача подвернётся под руку.
– Но когда уйдут желание и настроение, то и радости от удачи не будет.
– Были бы деньги, а радость и купить можно. Как говорится, без денег – везде худенек.
Возвращение
На другой день, когда вся редакция говорила о предстоящих похоронах Сверчкова, он внезапно появился, как ни в чём не бывало, и услышал заново вспыхнувший спор сотрудников двух соседних отделов о том, кому теперь придётся взять на содержание жену усопшего международника. Сначала он думал, что речь идёт о ком-то другом и всё пытался напрячь память, кто из его коллег успел умереть, пока он слетал за материалом в заграничное государство. Но когда он услышал, что речь идёт о его жене, а он фигурирует в качестве усопшего, то ему стало дурно. На звук падающего тела обернулись сразу несколько человек. Бросились поднимать Сверчкова, стали брызгать воду на лицо. Кому-то тоже стало дурно, но с тем бедолагой обошлось без обморока. Когда, наконец, все пришли в себя и приобрели розовый цвет лица, и заговорили о внезапном и чудесном воскресении международника Сверчкова, то тут же возник вопрос: а кто первым принёс в отдел весть о кончине коллеги? Тут кто-то вспомнил, что весть эту принёс в отдел господин Горшков. Все разом вцепились в него глазами, и взгляды эти были пронзительными и небезобидными. Горшков так и попятился к двери, но Сверчков остановил его твёрдым возгласом:
– Горшков, сознавайся, откуда почерпнул такую информацию?
– Увидел на столе главного, – залепетал коллега по цеху. – В его амбарной книге написано было.
– Пойдём к главному и найдём эту надпись! – предложил юморист Щекоткин.
– Правильно, – поддержали остальные журналисты.
И вот весь отдел отправился в кабинет главного редактора.
Тот принял их настороженно: итак, вся газета была взбудоражена дурной вестью. Все бросились к столу главного и без всяких объяснений стали листать его амбарную книгу. И точно: последняя запись главного действительно гласила о том, что международник Сверчков умер как журналист.
Теперь главный в испуге вжался в кресло и втянул голову в плечи, боясь, что на него обрушится град ударов. Но к его изумлению вдруг весь кабинет стало трясти от смеха собравшихся. Теперь как-то скособочился и поблёк Сверчков, который и подвергся всеобщему осмеянию.
Но вдруг Сверчков воспрял духом и сам пошёл в атаку на главного:
– С чего вы взяли, сударь, что Сверчков умер как журналист! Разве не я привёз пару месяцев назад мировецкий репортаж из горячей точки на Ближнем Востоке? Разве не я месяц назад взял интервью года у самого президента Пакистана? Разве не я… Но ему не дали высказать все свои претензии к руководству газеты.
