на школьном полу. Без котлет рубленых ощущалась пустота не только на столе, но и в желудке; булочек в буфете не оказалось, и только мысль о сэкономленных двадцати восьми копейках помогла дотянуть до ужина.
– Что на ужин, Аллочка? – спросил отчим, хотя дураком надо быть, чтобы не почувствовать запаха сарделек, которые принесла мать. Алиска заранее сварила картошку и закутала в одеяло. Посреди стола в миске чуть не лопались бледные сардельки, растолстевшие в кипятке.
– Приятного всем аппетита, – напомнил отчим, когда Алиска подцепила вилкой вожделенную сардельку.
– Приятного аппетита, – запоздало буркнула девочка.
Отчим взял сардельку и приступил к высокохудожественной еде, отрезая небольшие кусочки под косым углом. У него на руках были выпуклые, бугрящиеся капустные вены. Медленно жуя, он рассказывал о каких-то трубах у себя на работе.
В этом отчиме Алиска сразу разочаровалась. Его длинно звали Эдуард Анатольевич, и сам он был какой-то медленный и подробный. То ли дело прошлый отчим – никакого тебе имени-отчества, просто дядя Аркадий, что само собой выговаривалось как «дядь-Аркадь», а он смеялся. Дядя Аркадий работал шофером на грузовике, иногда высаживал Алиску прямо у школы, хлопал дверцей и кричал: «Бывай!» Он был немножко смешной: маму называл «кисынька», носил один и тот же старый свитер под названием «фуфайка». Перед тем как закурить, дядя Аркадий долго мял папиросу, а потом цепко прикусывал ее золотым зубом. Он научил Алиску свистеть в четыре пальца, так в их классе даже мальчишки не умели, и часто давал ей деньги на мороженое и на кино. Мать сердилась: «Зачем балуешь?», и дядя Аркадий виновато оправдывался: «Кисынька, да ведь каникулы… В кино сходит, ну… не знаю».
У него можно было запросто попросить и на бусы, только дяди Аркадия с ними больше не было. Сверкнул золотым зубом, махнул Алиске рукой: «Бывай!» – и пропал, укатил на своем грузовике.
До дяди Аркадия был какой-то строгий дядька – «калека», как объяснила мать. Алиска ходила тогда в первый класс, и было любопытно и немножко страшно, какой он, калека этот. Наверное, ходит на костылях – у них в доме жил один калека, в соседнем парадном. Дядька пришел с матерью, но без костылей – Алиска специально выходила в прихожую проверить. Он посмотрел на Алиску и спросил: «А ты знаешь, что человек может утонуть в одном глотке воды?» Мало того что никакой не калека, так еще и бестолочь. С ними дядька не жил, просто заходил в гости, каждый раз напоминая Алиске про глоток воды; потом куда-то подевался. Один раз Алиска спросила у матери: почему он без костылей, если калека? Та долго смеялась и повторяла: «Ой, не могу!..» Потом объяснила, что никакой не калека, слава богу, а – коллега: вместе с матерью работал, а теперь уволился; но Алиска была уверена, что утонул – в глотке воды. Скатертью дорога.
…Эдуард Анатольевич денег не даст, ясно и так, можно не просить. На днях мать, придя с работы, бережно достала из сумки мягкий комок. Алиска задохнулась от предчувствия чуда: котенок?.. Однако серая меховая шкурка безвольно легла на стол и не шевелилась.
– Кто это? – спросила девочка.
– Серебристая норка, – ответила мама, любовно поглаживая мех.
– Аллочка, что это такое? – вошедший Эдуард Анатольевич аккуратно поставил портфель на стул. – И главное, с какой радости?
Выслушав ответ, он обронил кисловато, что жить надо скромнее, «не те у нас достатки». Мать вспыхнула:
– Что, я не имею права себе зимнее пальто заказать? Или, может, мне собачий воротник поставить?
Эдуард Анатольевич, никогда не повышавший голоса, спокойно парировал упрек:
– Отличай, Аллочка, скупость от бережливости. В моем отделе женщины носят цигейку, между прочим.
– Пускай у их мужей голова болит, – отрезала мать. – И я, к счастью, не в твоем отделе.
Собачий воротник даже представить было страшно. Зато норка! Серебристая! Вот мама расстегивает пальто, а под воротником на шее – бусы, да какие! Все спрашивают: «Откуда у вас, Аллочка, такая прелесть?» А мама гордо так отвечает: «Дочка подарила, на Восьмое марта».
– Какой смысл, Аллочка, шить зимнее пальто, когда весна на дворе? Женская логика.
Эдуард Анатольевич снисходительно улыбнулся и сложил прочитанную газету.
– Такой смысл, что в ателье нет очереди. Сошьют быстро, а в марте холодно бывает. Никакая не женская, а просто логика.
– Ну не знаю, – протянул отчим, – на мой взгляд, твое пальто имеет вполне приличный вид.
Препирались еще какое-то время, потом Эдуард Анатольевич ушел к приятелю играть в шахматы.
– Дядя Аркадий бы не пожилился, – не выдержала девочка, когда они с матерью мыли посуду.
– «Дядя Аркадий»… – раздраженно передразнила мать. – Деревня твой дядя Аркадий, одно слово. Норку от кошки не отличит.
– А этот отличит?
– Не «этот», а «Эдуард Анатольевич», сколько раз говорить! Отличит, еще как отличит! Он интеллигентный человек. И не лезь во взрослые дела, у меня и без этого голова трещит.
Эдуард Анатольевич вернулся в хорошем настроении – выиграл «блиц»; знать бы, что это такое. Повертел в руках серебристую норку и торжественно сообщил жене, что мех – его подарок
«Вот, – горько думала Алиска в темноте, – даже у этого жилы готов подарок, хоть мама сама купила. А я?..»
Зато мой подарок будет сюрприз, и ни в каком не «в рассуждении», а просто «любимой мамочке от Алисы», как она напишет на открытке. Внезапно ее
