потолком зажглась лампочка. В узкой комнате стало видно окно, высокое и тоже узкое, как бойница, топчан под пледом и книжная полка в изголовье.
– Присаживайтесь, – смуглая рука указала на топчан, – больше некуда. Жизненного пространства немного.
Он сел сам и взял Аську за руку. Та послушно бухнулась рядом. Двумя пальцами он осторожно снял у нее с плеча рыжий вьющийся волос и брезгливо дунул:
– Ужасны вы в быту.
Засмеялся, откинулся на спину, увлекая за собой Аську.
«Сейчас все будет», – обреченно подумала она, когда смуглые руки властно притянули ее лицо. Усы разомкнулись, и рот, яркий и жадный, втянул ее губы.
В последний раз, он же первый, Аська целовалась после выпускного вечера, когда все пошли гулять на набережную. Витька нес ее туфли. Целовались на скамейке, где туфли и забыли, потом пришлось возвращаться. Было это год назад.
Год назад она не знала, что влюбится без памяти в чужого, непонятного и опасного человека, который сейчас отодвинулся и смотрел на нее. Взял ее руку и, потянув, прижал к своему животу, не отводя взгляда. Держать руку на твердом комке Аське было стыдно, убрать – неловко: обидится. «Сейчас, сейчас будет», – стучало в голове, хотя смутно представляла, как все
А дальше ловкие пальцы расстегнули на ней все, что подлежало расстегиванию, и одновременно куда-то подевался плед – на пол, наверное, где вперемешку валялась одежда.
И все было.
И все, что было, ничего не оставило в Аське, кроме стыда, резкой боли и неловкости за происшедшее.
Рядом устало вытянулось грациозное смуглое мужское тело. Рот растянулся в мощном зевке:
– Ложись спать, Ася.
– Я люблю вас, – выговорила Аська то, что час назад еще было правдой.
Ус дернулся в усмешке, голос строго ответил:
– Вам нужно замуж выходить, Ася.
Тихонько встала и торопливо натянула одежду. Сняла с дверной ручки сумку и вышла, осторожно закрыв дверь. Не ждала лифта – промчалась вниз неизвестно сколько пролетов и выбежала на улицу.
До самого вокзала не встретилось ни одного такси. В четыре часа утра вокзальный туалет был пуст. Аська долго плескала в лицо холодной водой. От жестких усов саднило кожу. На раковине валялся серый обмылок, но лучше хозяйственное, чем ничего. Долго терла шею и руки, пока не покраснели и не потеряли чувствительность.
Никакие не Канарские, а вовсе даже Азорские острова.
И долго, долго шла домой, хотя в кошельке было почти четыре рубля.
Счастливый Феликс
Дина и Феликс познакомились в очереди. Не в вульгарной давке за копченой колбасой или даже апельсинами и не в интеллигентной очереди за книжным дефицитом, а в приемной комиссии. Оба страстно хотели стать геологами и потому принесли документы в Горный институт родного города, который назывался в те времена Ленинградом, и невозможно было представить, что когда-нибудь он снова превратится в Петербург, тем более «Санкт».
Девушка стояла перед Феликсом, и ему была видна тонкая шея с нежным русым завитком посредине – точь-в-точь вялый перевернутый вопросительный знак. Хотелось на него дунуть. Волосы были завязаны «хвостиком» на затылке. Сдавая документы, девушка обернулась и тревожно взглянула на Феликса. Пока полная женщина, член комиссии, выписывала ей экзаменационный листок, и Феликс прочитал имя: Палей Дина.
Феликс окончил школу с золотой медалью и в приемной комиссии не задержался. Когда он выбежал из института, девушки не было. Сдавать экзамены ему не нужно было, но зачем-то он пришел на самый первый и долго толокся в коридоре, пока из двери аудитории не показалась Палей Дина. На щеках у нее полыхали алые пятна, лицо было несчастное, большой палец она по-детски держала во рту, прикусив ноготь. При виде Феликса девушка не удивилась, только горестно покачала головой. «Все пропало, – сказала убитым голосом, – я не решила».
Феликс усадил ее на скамейку тут же, в коридоре, и заставил повторить условие задачи. Решил и поднял глаза: «Так?»
Дина, как выяснилось, решала более громоздким способом, но, судя по ответу, верно.
То, что Феликс наблюдал, было воскрешением из мертвых: она оживала на глазах. Когда ожила полностью, они пошли есть мороженое. Там же, в дверях института, Феликс взял ее за руку.
…И больше, казалось, эту руку не отпускал.
