уклонения. И наконец она поняла, что побег – это не то, что ей нужно. Она достала телефон, сфотографировала могилу Чэнь Цзэво и отослала бывшему мужу. В первый раз с момента развода она связалась с ним. Он же все это время посылал ей эсэмэски, но она не отвечала, он звонил, но она не брала трубку.
Именно в этот день, когда Ду Мэй прислала ему сообщение, судья Чэнь Цзэво закончил ответственное и сложное дело, поэтому во время заседания его мобильный был выключен. Сразу после вынесения приговора он отправился на важную встречу. Его пригласил представитель обвинения, который оказывал влияние на ход процесса, пользуясь своим положением, – адвокат Вэй Гунчжи. Чэнь Цзэво выпил много вина, хотя раньше почти не пил. Пить он начал после расставания с Ду Мэй, но вовсе не потому, что пытался заглушить свою печаль вином, а потому что в его жизни стало больше приемов и банкетов. Раньше он всегда от них отказывался, но не сейчас. После мероприятия Вэй Гунчжи повез Чэнь Цзэво на машине домой. По дороге он передал судье банковскую карточку. Чэнь Цзэво спросил:
– Что вы делаете?
– Это небольшая благодарность от директора Лю.
– Господин Вэй, я ваш должник, но я столько вам помогал, что уже вернул долг. Давайте дальше пойдем каждый своим путем.
Вэй Гунчжи рассмеялся:
– О чем вы? Какой долг? Вы так говорите, словно мы чужие люди! Наше сотрудничество только началось, а впереди для него будет еще больше возможностей.
Чэнь Цзэво глубоко вздохнул и больше не произнес ни слова.
Только дома он включил мобильный телефон и увидел сообщение от Ду Мэй – поросший травой холмик в лучах заходящего солнца.
Он отправил короткое сообщение: «Что это?» Ду Мэй ответила: «Могила Чэнь Цзэво».
Ван Вэйлянь
Другой я
Моя правая рука начинала ненавидеть левую, а левая, конечно же, еще больше ненавидела правую. Как же крепко меня связал этот черт! Если бы только он вернул мне свободу, уж я бы ему показал! Машина свернула на запад, и я видел, как за окном проносились низенькие домишки. Этот вид казался мне знакомым. Я отчаянно рылся в закоулках памяти, но ничего не вспоминалось, возможно потому, что пейзаж этот был уж слишком безликий. Я спросил его:
– Куда ты, в конце концов, везешь меня?
Он сосредоточенно вел машину и, не оборачиваясь, ответил:
– Сиди, скоро будем на месте.
Страх нарастал в моем сердце, но вспыхнуло и другое чувство – любопытство. Я ругал себя, ничтожного, что и так, черт побери, едва жизни не лишился, а мне все еще было любопытно. Но любопытство это было непреодолимым: что же будет дальше? У меня не было ни врагов, ни завистников, кто же может мной интересоваться? Я все думал и думал об этом, и меня все больше и больше притягивала эта неизвестность, я даже воодушевился – что за чертовщина!
Пару дней назад я ездил в город Хайши к родне; вечером мы с приятелями выпили и пошли бродить по улицам, горланя песни. Безобразие, конечно. Еще мы устроили разборки с какими-то прохожими – так неужели же это та компания решила отомстить? Ну это уж слишком малодушно! Сводить счеты с подвыпившими ребятами – это просто подлость. Если это в самом деле они, тогда мне нечего бояться этих трухачей. Я закрыл глаза и задремал.
Когда я проснулся, машина уже остановилась. Он разбудил меня и, качая головой, сказал:
– А ты и вправду заснул!
Я, зевнув, ответил:
– Что тебе, в конце концов, от меня надо? Ты в курсе, что уже совершил тяжелое преступление?
Он не обратил никакого внимания на мои укоры, а лишь велел мне скорее выходить из машины. Руки были связаны, и я держал их, как монахи во время молитвы. Двигаться было крайне неудобно, даже дверь было не открыть. Он же ни на секунду не задумывался о моих неудобствах и только подгонял меня:
– Быстрее, быстрее!
Наконец с большим трудом я все же выбрался из машины. Я стоял, озираясь по сторонам, и обнаружил, что это был поселок, причем совершенно безлюдный, он представлял собой картину запустения и разрухи. Я поинтересовался:
– Где это мы?
В этот раз он ответил прямо:
– Поселок Цинмачжэнь.
– Поселок Цинмачжэнь? Это где я жил в детстве?
– Да, он самый.
