ему в рот.
– Ты же хочешь жить, животное, – зло шипела я. – А я хочу, чтобы ты был наказан. Смерть – это мелко, слишком мелко. Я хочу, чтобы ты страдал, падаль.
Он послушно терпел промывание, он плакал слезами боли и благодарности. А мне было так противно, что хотелось согнуться и…
– Коростелев там подкрепление вызвал, – негромко сказал Рашук. – Если не хочешь до утра с правоохранителями общаться, нам пора уходить.
– Продави его, – с брезгливостью сказала я. – пусть забудет обо мне и о моей ядовитой крови.
– Это, Тайка, называется подчистить, – Рашук присел перед маньяком на корточки, – а подчистка включает, кроме стирания нежелательных воспоминаний, также и уничтожение нежелательных улик. Здесь явно кто-то шалил, и этого не скроешь.
– Пусть об этом болит голова не у меня, – я равнодушно проследовала к выходу.
То, что я слегка поторопилась, выяснилось уже в коридоре, где я столкнулась с Вадимом.
– Ты голая?
– Иногда, – ответ мой прозвучал рассеянно, я, отодвинув Вадима, прошла на кухню.
Моя одежда обнаружилась под кухонным столом, и я просто сгребла ее в кучу. Что еще? Отпечатки? На бутылке точно есть, еще я за столешницу ухватилась, когда падала. Плевать. В полицейской системе их нет, значит, меня не опознают. Рашук догнал меня уже на проселочной дороге.
– Коростелев уверен, что сам маньяка выследил. Сейчас журналисты подъедут.
Я молча шла вперед.
– Ты бы оделась, Тая-Таечка-Таисия, внимание привлекаем.
Я рухнула на колени и расплакалась. Рашук опустил мне на голову горячую ладонь:
– Ладно, реви. Стресс у тебя, наверное. Хотя, если начистоту, тест ты провалила.
– Почему? – всхлипнула я.
– Этика у тебя, – выплюнул мальчишка. – Ты должна была ему голыми руками бо?шку открутить, а не ждать, пока он сам отравится. И спасать его не должна была.
– Я не могла его убить.
– Могла и должна была. Он убийца, он недостоин жить.
– Я не суд, чтобы решать, кому жить, а кому умереть.
– Тогда почему Баринова ты лишаешь суда?
Я зарычала, сбросила его руку, замахнулась.
– Упс, – сказал Рашук тоненьким голоском, – а браслетики от наручников снять надо. Неэстетично.
Он ловко ушел с линии удара и схватил меня за запястья.
– Попробуешь продавить меня, голыми руками бо?шку откручу.
– Руки у тебя на меня слегка не отросли, – Рашук показал мне два полуколечка наручников, затем жестом фокусника сжал ладони. На землю просыпалось крошево. – Подрастешь – так же сможешь.
– Не подрасту, – в сердце некстати кольнуло, напоминая об отпущенных мне двух неделях. Я стала одеваться.
– Почему мне сюда нельзя, чем Арик занят? – допытывалась девушка у Сергея.
Они стояли у двери в спальню Барина, и если бы Лера не устроила шум, колотя в нее, помощник и не подумал бы явиться на зов разозленной девушки.
– Не нужно шуметь. Аристарха Евгеньевича нет на месте.
– Что вообще происходит? – почти визжала она. – Арик не отвечает на мои сообщения, сбрасывает звонки на личный номер, он игнорирует меня. За что? Почему?
– А ваши сверхчеловеческие способности что об этом говорят? – некстати съязвил Сергей. – Дым воскурений не помог?
– В дымке мне видится кто-то черный и громадный, стоящий за плечом нашего господина, – доверительно сообщила Лера, – а еще – фея.
– Почему вы решили, что это фея?
– Она летит, – Лера хихикнула.
Когда некая птичка нашептала ей, что Баринов в курсе, кто именно сдает информацию журналистам, Лерочка слегка запаниковала. Получать отставку таким образом и уже сейчас совершенно не хотелось. Наг предложил ей чудесный выход – отъезд и кругленькую сумму на счет. Мужчины глупы, они всегда стремятся помочь хорошенькой девушке – деньгами, советом, билетом на самолет в далекую жаркую страну или всем этим одновременно. Видимо, Лерочка очень постаралась, чтобы иностранец так к ней прикипел. Секса она почему-то не помнила, но раз Наг помогает, близость состоялась и была великолепной, можно сказать, эпичной.
– Конечно, мы поженимся, дорогая, – смуглые пальцы осторожно гладили влажную от слез щечку. – Я приеду к тебе, как только закончу здесь свои
