и счастливо, на дочери непосредственного начальства. Отомстить не желаешь за то, что он тебя обмануть пытался?
– Не желаю. Желаю знать, что ты от меня скрываешь.
– Три тысячи лет назад – первая точка временной петли, куда мы можем вернуться, вторая – приблизительно двадцать лет назад, географически, – он развернул ко мне другой монитор и ткнул пальцем в карту.
– Это смотровая площадка над Славью, – спокойно проговорила я. – Ты хочешь сказать, что…
Резко поднявшись, я дернула на себя стул, на котором сидел Рашук, мальчишка вскрикнул, халат распахнулся, из-за пазухи вывалилась толстая тетрадь в клеенчатом переплете.
– Ты хочешь сказать, что, пока я отсутствовала, устроил обыск в моем доме, нашел дневники отца и попытался их присвоить?
– Каюсь, – огрызнулся мальчишка, – присвоить не пытался. Я бы их на место положил, ты бы ничего и не заметила. Ты же вообще ничего не замечаешь, хотя у тебя куча подсказок под самым носом все это время была.
– Каких еще подсказок?
– Вот это фото, например, – он кивнул на стену.
– Это мой отец.
– С Бариновым.
– Да? – Я близоруко прищурилась, действительно, никогда ее внимательно не рассматривала. Точно, Баринов, молодой, а не моложавый, и мой отец. – Это канопа?
– На ней знак Итиеша.
– Мой отец раскопал вашего сердцееда? Молчи!
Я зажмурилась, вспоминая.
«– Арик, каждой мумии обычно полагалось четыре канопы.
– Да, я в курсе, по именам сыновей Гора. Амсет хранит печень, Дуамутеф – желудок, Хапи – легкие, а кишечник охраняет Квебехсенуф.
– Почему здесь их шесть? Почему эти две не стилизованы, а просто залиты воском и закрыты печатью?
– Да какая разница, Лешка? Делим поровну, три тебе, три мне и разбежимся. Я на свои покупателя уже нашел.
– Мне кажется, это сердце. Ты же помнишь, его в мумии не было, что в принципе нетипично. Тогда почему в двух сосудах? Бальзамировщики разделили орган? Святотатство. Или сердец было несколько?
– Да брось, дружище. Давай лучше выпьем…»
Фрагмент разговора всплыл в памяти с невероятной четкостью.
– Говорить уже можно? – подал голос Рашук.
– Да.
– Итиеша забальзамировали по всем тогдашним правилам, большинство внутренних органов оказались захоронены отдельно. Сердцеед три тысячи лет просто не мог начать регенерацию. Пока твой отец и Баринов не завладели… гм… фрагментами и кто-то из них, думаю, не твой отец, а его напарник не собрал этот пазл.
Я сидела на стуле и тоже пыталась собрать пазл, информационный.
– Ты чего зависла?
– Ничего, продолжай.
Тут залился трелью мой мобильный одновременно со звуком автомобильного клаксона, донесшимся со двора.
Черт! Звонил Баринов.
– Доброе утро, дядя Арик, – радостно провозгласила я в трубку, пока Рашук, отодвинув штору, осторожно выглядывал наружу.
– Выходи, Таечка, – голос магната был полон густого удовольствия, – карета подана.
Пробравшись к окну в лучших традициях шпионских романов, я выглянула поверх Рашукового плеча. У забора стоял блестящий большой автомобиль, за рулем которого восседал безэмоциональный Сергей.
– Ох, – деликатно зевнула я в трубку, – мне в душ надо и одеться. Ваши люди могут полчасика подождать?
– Конечно, моя хорошая, – совсем уж засиропился собеседник, – собирайся, чисть перышки, эти люди подождут.
– Ничего себе, – протянул Рашук, когда я отключилась. – Умеет твой кровник за женщинами ухаживать.
Я побежала в душ, надеясь, что Сергей не явится в дом, чтобы подождать меня внутри.
– Чем заняться планируешь? В пентхаус к Баринову пойдешь? – Ра-Шу-и-Ки, не страдающий излишней стеснительностью, поплелся со мной в ванную.
– А нужно?
– Мне нужно, – Рашук сел на стиральную машину. – Тут такое дело, мне очень нужно, чтобы в десять вечера в «Пирамиде», в жилой ее части, случился
