Весь вечер он наблюдал за ней. Отмечал, как периодически она поглядывает на экран телефона. Как устало и тревожно опускает глаза, когда никто на нее не смотрит. Как улыбается подходящим так блестяще, что ни у кого не может возникнуть сомнения в искренности этой улыбки. Как оценивающе смотрит на него – и тогда у славящегося своим чутьем на опасность Алекса холодок пробегает по спине.
Ресторан он выбрал старый, почти камерный. Тихий, со стенами из потемневшего от времени дерева, украшенными выцветшими гравюрами – при всей своей блеклости стоимость каждой из них исчислялась сотнями тысяч руди. С округлыми сводами без ламп и люстр – построен он был еще в то время, когда мир не знал электричества, и в зале свято блюли традицию: горели только свечи на столах и в высоких подсвечниках, стоящих на полу. За тридцать лет, пока он не был здесь, ничего не изменилось: всё те же кружевные скатерти ручной работы, все то же серебро, бережно хранимое семьей, владеющей рестораном. Разве что скрипач, стоящий на балкончике сверху и периодически заводящий тонкие, пронзительные и тягучие мелодии, был другим. Но похож, да. Сын, наверное.
Катерина сняла накидку, и сияние от свечей, стоящих на столе между ними, просвечивало тонкую ткань платья, очерчивая прекрасную грудь, кидало желтоватые отблески на ее лицо и руки. Она говорила мало, но беседу поддерживала непринужденно, хотя и было ощущение, что губы шевелятся – а она сама где-то далеко.
– Я и забыл, что вы курите, – проговорил Александр, когда спутница после ужина достала из сумочки мундштук и тонкую сигарету.
– При начальстве – нет, – сумрачно выдохнула Симонова и подожгла сигарету. Курила, и чувствовались от нее какой-то нерв, какая-то решительность – собственно, Алексу уже понятно было, к чему идет дело, и только очень интересовала причина столь резкой перемены. Сейчас она очень отличалась от Катерины, к которой он привык в своей приемной. От нее исходила угроза, а темная аура завораживала, манила прикоснуться, как бархатная тьма, чуть покалывала, словно заигрывая. Раньше он этого не замечал, хотя часто бывал рядом. Активизировалась только сегодня. И Катерина теперь уже смотрела на него в упор, разглядывая руки, губы, глаза, – взгляд скользил по его чертам так, будто она пыталась привыкнуть к нему за короткое время.
– Я вам нравлюсь? – спросил он с иронией.
Катерина удивленно взглянула ему в глаза.
– Вы похожи на моего мужа как две капли воды, Александр Данилович, – пояснила она, и Алекс мысленно выругался: сомнительное удовольствие быть похожим на мужа-садиста, – так что нет. Вы мне определенно не нравитесь. У нас с ним были не самые теплые отношения. Но, – задумчиво продолжила она, – для моего желания это не имеет никакого значения. И, раз уж у нас пошел такой разговор, – а я вам, Александр Данилович?
– Я-то восхищен, – признался он вполне искренне. – Вы похожи на фарфоровую куклу. На резную игрушку.
– Я очень дорогая игрушка, – Катя выпустила дым, затушила сигарету. – Очень требовательная, Александр Данилович.
«И опасная», – подумал он. Его раздражала и цепляла эта игра, нужно было признать. И он откликнулся легко:
– Для меня это не проблема, Екатерина Степановна. Я умею ценить дорогие вещи.
– И не на один раз, – предупредила она и потянулась к бокалу с вином, стала пить, внимательно глядя на него. Слишком внимательно и тревожно.
– Боюсь, одного раза мне будет недостаточно, – усмехнулся он.
– И баловать меня готовы, Александр Данилович? Например, если я захочу, чтобы вы вывезли меня куда-нибудь? Или сорвались ночью по моей просьбе?
– Вы разве склонны к капризам? – удивился он.
– Всегда хотела попробовать, каково это, – горько проговорила герцогиня и допила вино. – Налейте мне еще, Александр Данилович. Пусть бокал сегодня не пустеет. Не бойтесь… я останусь во вменяемом состоянии.
Вино заканчивалось, вечер уходил в ночь, а она сидела и курила, задумавшись о чем-то, и он наблюдал за ней в третьем магическом – аура ее колыхалась, то сжимаясь, как перед броском, то растекаясь расслабленно. Алекс свою спутницу не тревожил – кивнул официанту, подошедшему сменить свечи, попросил счет.
– Екатерина Степановна. Вы ведь не бывали еще у меня дома? – спросил он, когда герцогиня все же подняла на него затуманенные глаза. Между бровей у нее пролегла крошечная морщинка, и губы горестно опустились вниз. Она недоуменно посмотрела на него, нахмурилась и через секунду понимающе кивнула, улыбнулась через силу.
– Катерина, Александр Данилович. Вне работы можете называть меня по имени и на «ты». Вы хотите показать мне, как живете?
– Хочу, – подтвердил он, глядя на ее полные красные губы. – Тогда и я – Александр.
Дом его был тих и темен – не зажигая света, он провел ее в спальню, принял накидку. Катя скинула туфли, став сразу меньше ростом, стянула с шеи тяжелое колье и бросила его куда-то на пол.
– Как удавка, – прозвучал в темноте ее раздраженный голос. И она пошла к окну, встала там, обхватив себя за плечи. Александр раздевался – скинул пиджак, глядя на ее силуэт, подсвеченный уличным снежным сиянием, снял рубашку, брюки, подошел к ней сзади, стянул с плеч лямки платья.
– С чего такая благосклонность ко мне, Катерина? – спросил он тихо и поцеловал ее в шею. От нее пахло вином и немного – солью и духами. Герцогиня промолчала, не двигаясь. Ее темная аура остренько пощипывала его кожу, но не пыталась присосаться, нет. Не время еще? Пытается усыпить его бдительность?
