Плотницкий старшина тряхнул головой, избавляясь от морока, и огляделся.
– Эй, поди сюда!
Парень из лесовиков подвернулся весьма кстати.
– Чего тебе, дядька Сучок? – Молодой – борода едва-едва начала кучерявиться пухом на гладких, почти что девичьих щеках – лесовик опасливо покосился на мастера, оставаясь на безопасном расстоянии.
Старшине до боли захотелось вскочить, поймать наглого сопляка, дать ему несколько оплеух и в подходящих для того выражениях объяснить «чего», но вспомнил слова волхвы и сдержался.
– Слышь, малый, беги, найди мастера Шкрябку, пусть ко мне сюда идёт, а потом скажи вашему старшому, мол, старшина плотницкий подойти просит. Разговор к нему есть. Понял, парень?
Юный лесовик застыл с открытым ртом. Вежливый Сучок явно не укладывался у него в голове.
– Да ты рот закрой, малый, ворона залетит! Непонятно чего? Так валяй, спрашивай, отвечу, – старшина постарался говорить как можно ласковее.
– Всё понял, дядька Сучок! Я мигом! – Очнувшийся парень умчался куда-то в глубь крепости.
Мастер присел на бревно и вытер пот.
Первым появился Нил. Ещё издали он увидел, что со старшиной творится неладное, и к бревну, служившему Кондратию Епифановичу троном, приблизился лёгкой рысью.
– Сучок, что с тобой? На покойника похож! Зашибся? Лекарку кликнуть? – в голосе мастера слышалась тревога.
– Не надо! Лучше бы ты, Шкрябка, хмельного добыл да пожрать. С болотниками мириться придётся. Да и вообще надо! Сбегай к Плаве, а? – старшина сопроводил свою просьбу непроизвольным глотательным движением.
– Случилось чего?
– Случилось, Шкрябка, ох, случилось! Не трави душу, без тебя муторно! Лучше браги достань да к нам тащи. Там и обскажу всё.
– Да как я к Плаве-то подойду? Третьего дня только…
– Шкрябка! Кончай мне зубы заговаривать! Хоть роди, но брагу достань! Отработаешь потом, Плаве-то, – в конце фразы Сучок блудливо ухмыльнулся.
– Фу, оттаял хоть! Глазом зыркает! Ладно, добуду я тебе всё, но ко мне с Плавой не лезь! И языком своим не шкрябай! – со стороны было неясно, всерьёз или нет рассердился Нил.
– Шкрябка! – Прежний плотницкий старшина потихоньку возвращался.
– Всё, бегу. Но смотри у меня! – Шкрябка показал Сучку кулак и широким шагом двинулся в сторону кухни.
Старшина снова остался один. Впрочем, это даже радовало. В кои-то веки появились потребность и возможность спокойно поразмыслить, помечтать о чём-то хорошем, например, о невиданном каменном тереме, одетом в каменное же кружево искусной резьбы, столь соразмерном, что казаться он будет не творением рук человеческих, а навеки вознесённым к небесам столпом застывшего в камне морозного узора. Будто в детство вернулся…
Когда-то, сопливым ещё мальцом, глядя на то, как весело летит щепа из-под отцовского топора, как растёт светлый, ещё не посеревший от времени сруб, как возносятся под самое небо стропила и конёк, как облегают новую избу, а то и терем покрытые дивной резьбой петухи и наличники, мечтал Кондраша о том, что вот вырастет он, станет наилучшим во всём свете мастером. И артель себе наберёт таких же. И уж тогда он простые избы рубить не будет – только узорчатые терема, да такие, чтобы у князей да бояр шапки от изумления наземь валились, а простой люд дивился на красоту и после вслед шептал: «Вон идёт сам мастер Кондратий, искусник великий!»
Ему тогда казалось, что время это рядом – рукой подать. Всего-то и надо, что научиться владеть топором не хуже отца, а там и превзойти его. Только потом стало ясно, что научиться легко махать топором совсем не так просто, как кажется, а чтобы мастером и артельным старшиной стать, столько знать и уметь требуется, что и перечислять замучаешься…
Эх, мечты детские… Что в веке двенадцатом, что в двадцать первом. Хотя так, наверное, и надо – видеть только внешнюю, привлекательную сторону профессии. Вырасту – буду строителем! Ого-го какие дома строить стану! Стану лётчиком – летать в небе и форма красивая! Стану космонавтом…
