его приободрились, правда, чего им это стоило, знали только они сами. Один короткий разговор изменил всё – теперь не устроившие пьянку работники шли на расправу к хозяину под охраной хозяйских слуг, дабы сбежать не вздумали, а уважаемые мастера в сопровождении почётной охраны шествовали на доклад к нанимателю в начале рабочего дня. Торжественную картину несколько портили расцветка лиц и стерлядь, которую Гаркун нёс наперевес хвостом вперёд, да ещё свежий утренний ветерок разносил над крепостью непередаваемый аромат перегоревших в утробах мастеров яблоневки и браги.
Боярич Михаил встретил мастеров неласково.
– Вольно! Свободен! – бросил он разлетевшемуся с докладом Павлу. – Ступайте на развод сменяться, потом в трапезную и спать!
– Так точно, боярич! – вытянулся Павел. – Разреши выполнять?!
– Разрешаю!
– Слушаюсь! – Младший урядник козырнул и мгновенно исчез.
Боярич поморщился. Воздух в светлице после недолгого пребывания в ней плотников стал похож по густоте на не до конца схватившийся студень, а густой аромат перегара оттенили свежие рыбные нотки. На стол упала с потолка муха. Михаил задумчиво посмотрел на неё и смахнул ладонью на пол.
– Теперь с вами, мастера, – Михаил мрачно, как показалось троим понурым страдальцам, ухмыльнулся и ещё раз сморщился, втянув воздух. – Видел я, старшина, как ты лесовика отшил, и, что сказал, слышал. Надо бы и наказать вас за то, что учинили, да ты сам себе кару выбрал. Назад теперь пути для тебя нет – хоть сдохни, но себя держи, иначе сожрут. Да ты и сам себя сожрёшь, если слабину хоть раз дашь. Понял меня?
Сучок, соображавший пока что с трудом, вначале услышал лишь одно – то, чего боялся больше всего, настолько, что и себе в этом признаться не хотел. И затосковал.
Но постепенно до него стал доходить смысл сказанного. Словно в затянутом январским морозом стеклянном оконце, которые ладили в избах в Киеве и других больших городах вместо волоковых, оттаяли дыханием пятнышко с поросячий пятак. Потом его протирали, увеличивая все больше и больше, так что мутный беспросветный мир за ним потихоньку светлел и начинал пропускать в дом лучи хоть и зимнего, но в мороз яркого солнца…
– Да! – плотницкий старшина зябко передёрнул плечами.
– А раз понял, иди работай! Других наказал, теперь сам наказание прими. Вас, мастера, всё это тоже касается, – боярич хотел было повернуться к столу, заваленному листами бересты с записями, но передумал. – Хотя, постойте! Я вас чего позвал-то… За вашу задумку с башней хвалю! Очень она наставнику Филимону понравилась. А тебя, старшина, ещё и за то, что Гаркун здесь.
– Благодарствую, боярич! – Сучок с достоинством поклонился, морщась от тошноты и головной боли. За ним поклонились и Нил с Гаркуном.
– И еще погодите, – остановил их Михаил, а потом гаркнул. – Антон!
– Урядник Антон по твоему приказу явился, боярич! – доложил выскочивший, как из-под земли, отрок.
– Антон, забери у мастера Гаркуна рыбу и отнеси к Плаве. Вели уху сварить к ужину для старшины и его подручных. На троих и погуще. Бочонок, что у них отобрали, вечером им отдашь.
– Слушаюсь, боярич! – вытянулся Антон и исчез так же, как и появился, унося с собой стерлядь.
– Ну, идите, мастера, – улыбнулся боярич. – Тяжёлый денёк у вас будет.
Сучок, Нил и Гаркун вывалились на гульбище, на котором в такую рань уже толклась толпа жаждущих увидеть боярича. Первыми стояли наставники Филимон, Макар и Тит, а рядом с ними, но чуть наособицу – Илья.
– Здравы будьте, наставники! – Плотницкий старшина поклонился, впрочем не слишком низко. Дело было не столько в гордости, сколько в том, что при попытке наклонить голову глаза у Сучка норовили вылезти из орбит и торчать на рожках, как у улитки.
– И вам здравствовать, мастера, – ответил за всех Филимон. – Дело у нас к вам. Со стрелковыми помостами решать надо, да и про башни потолковать стоит.
– Верно, надо! Только не здесь, тут, того и гляди, ноги отдавят и галдят, как бабы на торгу. – Гудящая голова мастера настоятельно требовала тишины. – Пошли где потише…
– Идёт! Давайте к нам в горницу! – вступил в разговор Макар. – Только по-быстрому, а то развод скоро.
В не слишком просторной и скудно обставленной наставницкой пахло свежим деревом, кожей и воинским железом. С первого взгляда становилось понятно, что люди тут не живут. Сюда заходят, разговаривают, решают какие-то дела, порою спят, но и только. Зато на столе, занимавшем большую часть горницы, обнаружилась преизрядная бадья с квасом.
