Так не строят!

Гаркун зыркнул на Сучка, ничего не сказал, только ухватил себя за нос так, словно собрался его оторвать. Задумался.

Глава 3

Начало сентября 1125 года. Михайловская крепость

Плотницкий старшина Кондратий Епифанович Сучок готовился отойти ко сну в прекрасном расположении духа. Жизнь, столь долго пинавшая всю плотницкую артель по разным частям организмов, похоже, решила сменить гнев на милость. Будущее, впервые за долгое время, перестало быть беспросветно чёрным, и то, что обретаться приходится в достоинстве закупов, представлялось теперь лишь временной неприятностью. Такого не было даже после приснопамятного разговора с Лисом, приведшего к созданию лесопилки и появлению первой надежды на свободу.

«Вот оно как бывает: полгода не прошло, как в петлю лезть собирался, а теперь шалишь, мы ещё поживём – хлеба пожуём! И на хмельное останется!

Послал же мне Бог Лиса! Не думал. не гадал, что сопляк жизнь, по дури загубленную, так изменит… Ведь коли и дальше так пойдёт, в нарочитые люди выйдем, только бы не обделаться мне, как давеча… Ладно, было да прошло. Мотай на ус, Кондрат…

Эх, выкуплюсь – пойдёт за меня Алёна, домом обрасту, детишками… Сколько можно бобылём жить да по б… ходить? И артельные мои тут осядут, под защитой, в покое, в довольстве… Мож, под его рукой и мечта моя сбудется – построю я храм каменный, какого и в Царьграде не видали? А в прорубь не полезу – хреном ведьме по всей роже крест-накрест! Какая, к бесу, прорубь, когда тут такое начинается!

Спасибо тебе, Господи, что Лиса мне послал, что нрав свой смирить надоумил, за всё спасибо!»

Нечасто такое случалось с мастером, но сейчас случилось: Сучок опустился на колени и, глядя на слабый огонёк лампады, зашептал: «Господи Иисусе Христе Боже наш, Боже всякого милосердия и щедрот, милость Которого безмерна…»

Постепенно молитва у плотницкого старшины переросла в мечту. Ведь с Богом можно беседовать и так – светлым потаённым видением, что вырывается из скрытых до поры уголков сознания, где таится оно до срока, и в нём раскрывается всё доброе и прекрасное, ради чего стоит жить. И становится мечта той ступенью, что приближает человека к Богу, ведь недаром Он, создавая людей, наделил их способностью мыслить и мечтать, а заодно дал и свободу воли, чтобы каждый сам выбирал свои стремления и грёзы.

Лёжа без сна на тощем тюфяке, Сучок мечтал о красоте, о совершенных по своей соразмерности теремах и храмах, что пуще жизни хотелось ему построить – не ради славы, нет – ради умножения совершенства в мире. Он чувствовал в себе силы созидать, видел устремлённое ввысь белокаменное чудо, глядя на которое, люди хоть на миг, но будут становиться лучше.

«Эхма, Кондрат, как бывает: вроде просто всё, ан нет! Где и простота лучше узорчья, а где без него никак, а почему так, только душой и поймешь… Вон как с регентом тем да с цветком деревянным – покуда красками его расписывал, всё не то – нарядно, да не красиво, а как душу в дереве увидал да наружу выпустил, так красота и вот она! Вот и пойми, что она такое?! Бывает цветок возле дороги полевой, неприметный, а глаз не отведёшь, а бывает гривна али ожерелье какое: золотое, с камнями самоцветными, работы тонкой, а хомут хомутом!

Или вон баба – вроде бы в иной ничего такого и нет, не кикимора болотная, глянуть есть на что и приятственно даже, а вот чего-то не хватает! А чего, хрен поймешь! А другая – всё при ней, в парче заморской да в золоте, а корова коровой! А ещё… Эх, вон как Арина Андрюхина! Повезло ж ему! Как она тогда на крыльцо в новом наряде вылезла – я аж обмер! Стоял и глазами хлопал – даже в портах ничего не шевельнулось! Не то Богородица, не то вообще не пойми кто – дух захватило! Ни прибавить в ней ничего, ни убавить! И свет от неё шёл, нездешний! На иконах и то так не пишут! В самой Софии Киевской Богородица[31] и то не такая! Великий мастер ту мозаику делал, но и у него дара не хватило!

А отчего такое? Неужто от платья нового? Ведь видал я её – хороша бабёнка, ягодка прям, но вот чтоб так пришибло?! Вот она, значит, красота – когда ни прибавить, ни убавить – и как громом! Душу открыл, да соразмерность сыскал и нате – не я один, все как пыльным мешком из-за угла!»

Сучок не заметил, как мечты и мысли сменила дрёма. Видения становились всё путаней и путаней. В последнем, что он запомнил, та давешняя, необыкновенная Арина ему улыбалась, а потом, откуда ни возьмись, появилась Алёна и погрозила Кондрату пальцем, а на месте Арины возник храм, при взгляде на который становилось больно от его совершенства, и вот в этот храм вёл Кондратий Сучок свою Алёну…

* * *

– Етижтвоюбогадушу! – Сучок сел на постели, вслушиваясь в голос сигнального рожка. – Чего в такую рань-то? Эх, какой сон досмотреть не дали!

– Чего они, темно ж ещё? – рядом поднялась всклокоченная со сна голова Нила.

– А хрен их знает! Делать видать нече… – зло бросил старшина и вдруг оборвал себя на полуслове: до него дошло, что значат эти короткие и отрывистые вскрики через кость. – Тревога! Ворог напал! Вставайте все!

Нечёсаные, наспех одетые плотники, похватав топоры, вывалили из избы наружу. От посада в сторону ворот спешили наставники Макар и Илья с семьями. Диво, но Макар был уже в доспехе и при оружии, у Ильи на запястье висел кистень, а в руках обозный старшина держал взведённый самострел.