– Молчать! – Анна оборвала неугомонную на полуслове. – Юлька, куда смотришь?! Баба непраздная, растрясло в дороге – не в себе! Дай ей чего- нибудь, чтоб в разум пришла!
– Сейчас, боярыня Анна Павловна! Прости, не углядела! – Юная лекарка демонстрировала просто чудеса почтительности. – Ты приляг, тётка Аполлинария, глаза прикрой, дыши ровно, – ведунья обхватила женщину за плечи и без всякого усилия уложила в телеге. – Чувствуешь, воздух входит холодный, а выходит тё-ё-ё-плый, и ребёночек твой от того успокаивается… Чувствуешь его? Слышишь? Говорит он тебе: «Не кручинься, матушка, не волнуйся».
Баба закрыла глаза и расслабилась, тело обмякло…
Беженцы, глядя на это, впали в полное отупение. Казалось, бабы забыли даже дышать, а детишки обалдело смотрели то на Анну, то на замерших в неподвижности матерей. Лицо боярыни стало пугающе похожим на лицо её свёкра – воеводы Корнея…
– Показывай, девонька, куда идти? – Сучок нарочито громко обратился к своей упитанной провожатой.
– Чего встали, бабоньки?! – Верка Говоруха тоже сделала надлежащие выводы. – А ну, давайте ножками, ножками – не видите, что ли, детишки умаялись!
– Сейчас покажу, скорей за мной идите, дядьки! – Млава всем своим видом демонстрировала, что попадать под горячую руку боярыне отнюдь не собирается.
– Не спеши так, красавица, не видишь, тётке Прасковье быстро идти не по силам, – остудил Нил пыл девицы.
Та смутилась и покраснела – ещё бы, впервые в крепости её кто-то красавицей назвал, да не кто-нибудь, а взрослый муж! Так и двинулись: впереди степенно выступала Млава, то и дело предупреждая о действительных или мнимых дорожных препятствиях, за ней следовал поддерживающий Прасковью Нил, а замыкал шествие старшина с маленьким Ванюшей на руках. Глядя на них, зашушукались и осмысленно зашевелились и остальные – больше споров и ссор не возникало. Последнее, что заметил плотницкий старшина – Аполлинарию бережно уводили по направлению к лазарету.
– Спаси тебя Бог, дядька Сучок! И тебя, дядька Нил! Что бы я тут без вас у чужих людей делала? – молодая женщина никак не могла прийти в себя от того, что пришлось оставить дом. – Зачем нас сюда сотник Корней послал? Никогда такого не было, чтобы из села родного бежать! Зачем с Павлушей моим разлучили? Я Алёне пожаловалась, а она меня ду-у-у-рой! Сама-то, небось, осталась, а ведь вдовая!
– Правильно назвала! – старшина удивился сам себе. – Ты чего там непраздная да с дитём малым под стрелами забыла?! И дитя нерождённое, и сына малого погубить задумала?! Ты подумай, каково мужу твоему в бою на тебя оглядываться будет?! Тьфу!
– Вот и Алёна то-о-оже-е, – не унималась Прасковья. – А сама оста-а-а-алась!
– Сопли подбери! Разнюнилась тут! – Сучок попытался рявкнуть шёпотом, чтобы не разбудить ребёнка. – Алёна моя силой иных ратников превосходит, из лука бьёт – Луке вашему рыжему впору, а ты на что годишься?! Совсем с глузда съехала, баба?! Дитя носишь – воевать собралась?! Мужу твоему, ратнику, делать больше нечего, как тебя оберегать? А ворога бить кто будет, дура?! Не можешь помочь – не мешай!
– Вот и Алёна так…
– И правильно! – плотницкий старшина шипел гадюкой. – К чужим, вишь, людям её отправили! А крепость не воевода Корней строит? А не внук его со всей Младшей стражей за вас воевать пошёл? А не его ли мать вам жильё да кормёжку готовит? Ты где чужих увидала? Совсем вы там, в Ратном, распустились! «Мы село воинское», тоже мне… Тьфу! Простых вещей не разумеете! Да у нас в Михайловом Городке такого непотребства ни в жизнь не было!
– Слыхала, Прасковья, что тебе старшина наш говорит? – Нил включился в разговор. – Ведь правду говорит – не чужие тебе тут. Или ты думала, что сотник ваш вас бросит? Или что мы, кто под рукой внука его ходит, вас не примем? Тут же Ратному пригород, Лис так и говорил – нешто мы похожи на тех, кто в своём дому гадит?
– Прости, дядька Сучок, извелась я! – потупилась молодая женщина.
– Да ладно! Что мы, без понятия? – старшина ободряюще улыбнулся. – Всё добро будет – вон какая сила под Ратным собралась. Не сладят с ними ляхи!
– Вот и Алёна так говорила! – кивнула Прасковья и вдруг залилась краской. – Ой, Кондратий Епифаныч, мне ж Алёна тебе передать велела…
– Что?!
– Так это… – замялась женщина, – Алёна велела передать, что её две сотни стерегут и сама она не цветочек полевой…
