Дик склонил голову набок и впился в Джонсона настороженным взглядом:
– Фогги, однажды я предупреждал, чтобы ты не фотографировал, когда я рядом.
– Но тебя не было рядом, Дик, – запротестовал Перкинс. – Помнишь, ты сказал судье Харлану, что весь день провел в салуне.
– Я знаю, что сказал судье Харлану, – прорычал Дик. Он медленно повернулся к Джонсону. – Откуда ты фотографировал, Фогги?
– С другой стороны улицы.
– И хорошо получилось?
– Нет, по правде сказать, пока вообще ничего не вышло. Я собирался сделать новую попытку завтра.
Говоря это, он пнул Перкинса под столом.
– Я думал, у тебя всегда получаются фотографии, – сказал Дик.
– Не всегда.
– А где фотография, которую ты сделал сегодня?
– Я смыл стеклянную пластину. Толку с нее не было никакого.
Дик кивнул:
– Что ж, тогда ладно.
И он вернулся к еде.
– Вы думаете о том же, о чем и я? – позже спросил Перкинс.
– Угу, – ответил Джонсон.
– Том Техас занимал комнату в передней части отеля, ее окно выходило на улицу. В середине дня солнечный свет проникал прямо в комнату. Вы всматривались как следует в фотографию?
– Нет, – сказал Джонсон, – не всматривался.
В этот миг, пыхтя, вошел судья Харлан, и они быстро пересказали ему беседу с Черным Диком.
– Не вижу, как вообще можно возбудить дело против Дика, – сказал судья. – Я только что из «Мелодеона». Все клянутся, что Дик Кэрри играл там в «фараон» весь день, именно так, как он и говорит.
– Что ж, наверное, он их подкупил!
– Его видели человек двадцать или больше. Сомневаюсь, что он подкупил всех, – заметил судья Харлан. – Нет, Дик и вправду там был.
– Кто же тогда убил Тома Техаса?
– Я буду беспокоиться об этом утром, во время дознания, – ответил судья Харлан.
После обеда Джонсон собирался укладываться, но любопытство – и убеждения Перкинса – вместо этого привели его в «Художественную галерею Черных Холмов».
– Где они? – спросил Перкинс, когда они заперли за собой дверь.
Они внимательно рассмотрели две экспонированные пластины.
Первый вид оказалась таким, каким и запомнился Джонсону – только отель и никаких людей.
Вторая пластина показывала лошадей на улицах и людей, идущих по грязи.
– Вы видите окно? – спросил Перкинс.
– Вообще-то нет, – сказал Джонсон, прищурившись и поднеся пластину к керосиновой лампе. – Не вижу.
– Думаю, оно где-то здесь. У вас есть лупа?
Джонсон поднес к пластине увеличительное стекло.
В окне второго этажа ясно виднелись две фигуры. Один человек душил другого, стоя позади него.
– Будь я проклят, – сказал Перкинс. – Вы сфотографировали убийство!
– Но тут немногое можно разглядеть, – ответил Джонсон.
– Увеличьте снимок, – сказал Перкинс.
– Я должен собирать вещи, – отозвался Джонсон. – Я уезжаю с кавалерией на рассвете.
– Кавалеристы пьют в салунах по всему городу и ни за что не уедут на рассвете. Увеличьте его.
У Джонсона не было увеличительного оборудования, но он сумел соорудить импровизированное приспособление и проявил снимок. Они с Перкинсом вгляделись в проявительную ванну, где медленно возникало изображение.
В окне душили Тома Техаса, спина которого выгнулась от напряжения, лицо исказилось. Его шею стискивали две руки, но тело убийцы закрывала занавеска слева, и голова его была в густой тени.
– Уже лучше, – сказал Перкинс. – Но мы все еще не видим, кто это.
Они отпечатали новую фотографию, а потом – третью, еще крупнее. Вечер шел, и работа продвигалась все медленнее. Самодельная система при
