хаоса высилось огромное многоэтажное здание с двумя глухими брандмауэрами. От кого спасали эти глухие стены? От пожара соседних зданий, которых не было? Возможно, здесь до войны была сплошная застройка, и это здание – единственное сохранившееся после бомбежек.
Шел на несколько метров позади клетчатого пальто. Я подумал: даже если пойду рядом, он меня не заметит. Сколько мы шли – ни разу не обернулся. Видимо, он действительно не обратил на меня внимания. И, конечно, не узнал. Он был далеко отсюда.
Оказалось, что, если обойти здание, позади открывается чистое поле. Конец города. Пустота и чуть светившееся еще вечернее небо. Пустырь, а дальше широкий луг. Где-то вдалеке, у горизонта, темнел лес. Что там, в этом лесу могло расти? Дуб, бук, граб, может быть, ясень? Край города. Это я узнал позже. В темноте улицы, видимо, мало чем отличаются от улиц других окраин города. Не только Киева – Москвы, Петербурга, Пскова.
Он двигался совсем медленно, еле волочил ноги. Глубоко задумался. Или просто очень устал.
На первом этаже здания – продуктовый магазин, который, видимо, уже закрывался. Свет был только около кассы. Я видел через окно, что он взял в колбасном отделе две вакуумные упаковки, потом в другом отделе – маленькую бутылку, водка, скорее всего – водка, и баночку, наверное, какой-то тоник. Он не брал корзину для покупок, нес это все к кассе, прижав к себе. У самой кассы у него все посыпалось из рук, выпавшую было бутылку он успел подхватить и удержать. Девушка – кассир выскочила из-за кассы, кинулась ему помочь. Я видел, как они что-то говорили друг другу, улыбались. Интересно, как она его называла? Она называла его Алешей? Он рассчитался, положил бутылку водки в карман пальто и вышел, прижимая к себе пакеты и банку безалкогольного, я решил, что это безалкогольное, прижимая все это к груди, словно маленького ребенка. Как это не похоже на моего Алешу. Он всегда чувствовал себя центровым парнем. Если это, конечно, он. Да, жизнь его пообломала.
Он шел через двор, образованный несколькими корпусами здания. Шел все медленнее, будто боялся опять уронить продукты. Нес тяжелую ношу. Тяжелую ношу своей длинной, непростой жизни. Какова эта жизнь сейчас? Какие проблемы, какие обязательства еще свалились на него при этом неожиданном повороте судьбы?
Прошел двор до самого конца. Открыл дверь последнего подъезда. У самого входа на лестницу висела табличка с огромной буквой В – кириллица или латиница? Я ждал, когда засветится какое-нибудь окно.
Ничего не засветилось. Есть ли там лифт? Я представлял, как он поднимается по лестнице, прижимая к себе вакуумные упаковки и банку с тоником, «спрайтом», «кока-колой» – какая разница? Я вернулся к метро. Не к Вирлице, а к Бориспольской, это оказалось значительно ближе. И всю дорогу представлял себе эту невеселую картину на старой лестнице.
18 мая.
На следующий день вечером я проделал тот же путь. В то же самое время был на той же станции метро, сидел на той же скамейке. Высматривал клетчатое пальто и плетеные мокасины. Толпа выплескивается на перрон. С гулом и постукиванием врывается поезд, наполняя все грохотом и лязгом. Люди набиваются в вагоны. Перрон пустеет. Снова наполняется людьми. Внимание притупляется. Все сливается в единый поток, и уже ничего не вычленить, не удержать в памяти, невозможно ни на чем остановить взгляд. Какое там клетчатое пальто? Тем более выцветшее. А если он сегодня в черной кожаной куртке, например, или вообще без пальто и куртки?
Мощная волна вносит меня в вагон. Реклама «Украинская армия станет современной и высокомобильной». Изображены военные в касках, они бегут, надев на себя большие полутораметровые бумажные самолеты.
Зашел в кафе «Сидр Сомерсби». Здесь, видимо, всегда людно. Отважился спросить у белобрысого официанта, который в запарке разносил напитки: «Не придет ли сегодня мужчина с косичкой в клетчатом пальто?» Белобрысый смотрел на меня растерянно. Явно хотел помочь, но не понимал, о чем я говорю. Возможно, даже не услышал мой вопрос. Все равно не ответил бы, не успел. Его позвали с соседнего столика. Час пик. Может быть, Алексей вовсе и не был завсегдатаем этого заведения. И не жил в этом районе. Просто посещал человека, который жил в большом каменном доме. Не исключено, что это девушка, его подружка. Вначале звонил. Потом купил немного еды и бутылочку. Чтобы посидеть, выпить и поговорить. А потом остался. Или пошел к метро и поехал назад. Туда, где живет. По адресу, который я никогда не узнаю.
Единственная зацепка для меня – это подъезд В. Пройти по всем квартирам на каждой площадке. Звонить во все двери. Извиняться. Спрашивать у тех, кто согласится открыть, не знают ли они мужчину лет сорока в клетчатом пальто? С короткой стрижкой и косичкой. Вмятина на правом виске. Вчера он приходил сюда, купив в магазине внизу вакуумные упаковки и металлическую банку тоника. Что они могут сказать? Что я не в себе, что я спятил? Что мне это приснилось? Я не решился. В конце концов, есть еще несколько дней. Может, мне повезет.
19 мая.
Прошел еще один день. Недалеко от метро Вирлиця в то же самое вечернее время, что и два дня назад, я снова встретил мужчину в клетчатом пальто. Значит, в его жизни есть некий распорядок. Он куда-то ездит в одно и то же время. Вряд ли он ездит на работу. В одно и то же время. От и до… Как все, кто в это время возвращается на метро домой. Вряд ли…
Кто может увидеть в этом постоянном движении какие-либо устойчивые связи? Десятки, сотни, тысячи людей будут делать пересадки, разъезжаться в разные стороны, их следы пересекаются, запутываются, теряются, забываются.
И все-таки есть островки стабильности. Надо подолгу бродить по переходам, возле касс, у газетных ларьков, у других ларьков – цветы, продукты, водка, пончики, галушки, сувениры. Все как у нас в Питере. Тут есть завсегдатаи. Проводят здесь все свое время. Пропавшее племя, навсегда потерянные люди.
