помнится, с экономическим уклоном). Одни из участников этих клубов быстро потерялись, другие вернулись в профессию, третьи вошли в политическую элиту: Салье, Филиппов, Нестеров, Чубайс, Кудрин…
Освобожденная энергия творила погоду. Памятники плакали, смеялись и удивленно смотрели на веселые толпы, сплошь состоявшие из политиков и творцов истории. Только очень внимательный и трезвый ум, по какой-то невероятной причине не задетый этим весенним ветром, мог разглядеть в происходящем признаки грядущего краха, подступающей овечьей апатии и подлого вдохновения агрессии. На тот момент котел был открыт, вода кипела, пар уходил в небо. У всех объявилось свое мнение, все превратились в стратегов и выборщиков, делом никто не занимался или, во всяком случае, оно отошло на второй план.
Этот сатирический взгляд появился, конечно, много позже. Слоган «партия, дай порулить», прозвучавший в еще не коммерческой, не обыдлившейся программе КВНа, выглядел молодой дерзостью, а не репетиловским бурлеском. Нам и правда казалось, что мы держим в руках руль истории. Из стихотворения Мандельштама помнили только: «Ну, что ж, попробуем: огромный, неуклюжий, Скрипучий поворот руля». А ведь там же было и про «сумерки свободы», и про «власти сумрачное бремя», и про то, что «В ком сердце есть, тот должен слышать, время, Как твой корабль ко дну идет». Здесь обращение ко времени, если кто не заметил, это его, времени, корабль идет ко дну. Слышали? Ну, если и слышали, то очень немногие.
Нам было весело, но и серьезны мы были до последней степени. Так, вероятно, должны чувствовать себя люди на войне в ожидании близкой победы. Это была война, да, к сожалению. Впрочем, не знаю, могло ли быть иначе. Однако ожидание скорой победы было определенно синдромом подростковым.
В стихотворении Мандельштама «сумерки» – одновременно и утренние и закатные. Вернее так: эйфория рассвета не обещала дня: «Восходишь ты в глухие годы, О солнце, судия, народ». Между тем, в мае 18-го он был близок по возрасту к нам, апрельского розлива 85-го. Даже моложе.
Сопротивление пассивного большинства мы, конечно, ощущали. Популярной стала библейская притча о Моисее, который водил народ сорок лет по пустыне. Но по интеллигентской традиции идентифицировали мы себя не с народом, а с Моисеем. Интересно, если бы кто-то догадался тогда озвучить эту нашу тайную уверенность, хватило бы у большинства из нас самоиронии? Не много ли Моисеев, даже и на такую географически безразмерную территорию?
Каждый из читателей самиздатовских «хроник» чувствовал себя не только званым, но и избранным. Если и не делом, то сердечным сочувствием мы тоже как бы готовили эту революцию.
Увы, и лучшие из нас были не теми, кто требовался для управления кораблем. Не только в том дело, что сознание наше было сформировано советской эпохой, покрывшей всё наше физическое существование, – порода не та.
И в то же время, сколько же тогда объявилось светлых умов и чистых душ!
Однако опыта мечтательства, опыта отрицания, бесконечных обновлений и переустройств, а по-существу ломки, и снова того же отрицания и снова того же мечтательства для вырабатывания породы недостаточно. Порода – явление не только генетическое, но и историческое. По тому и по другому полю Россия не раз прошлась беспощадным двенадцатиглавым огнедышащим Змеем-Горыничем. (Написал и подумал: и как это язычники угадали христианское число? Вот одно из объяснений его значения: «Число 12 в духовной нумерологии – число порога между жизнью и смертью, между переходом Сознания с одного уровня Бытия на другой». Ну-ну!) И снова Мандельштам, и снова прав: «Мы будем помнить и в летейской стуже, Что десяти небес нам стоила земля».
В связи с чрезвычайностью положения в 1988 году решено было созвать ХIХ партийную конференцию. Несмотря на лозунг «партия, дай порулить», все восприняли это как жест демократический. Без санкции партии на тот момент сдвинуть с места паровоз было невозможно. В 1952 году партийные конференции были отменены: незачем, жизнь развивается планово и все проблемы можно решить на очередном съезде. Но в 1966, если не ошибаюсь, положение о конференции вернули в партийный устав. Это была, скорее всего, уступка демократическим процессам шестидесятых. Она ни к чему не обязывала. И действительно, прошло 22 года, прежде чем возникла реальная нужда и эта имитация демократии пригодилась.
Весной или в начале лета ленинградские газеты опубликовали списки делегатов. И тут все увидели, что прежняя государственная и партийная машина вовсе не скрипит, как многим казалось, а работает вполне проворно. Мотальщица чесального цеха и сортировщик цеха колбасного, секретарь райкома и главный редактор газеты «Ленинградская правда», беспартийная свинарка из Тихвина и партийный директор завода, солдат срочной службы и генерал, олимпийский чемпион и глава зоопарка – все социальные слои, как полагается, были представлены. Номенклатура, военные и назначенные передовики производства. Интеллигенции по вкусу: щепотка чиновных писателей и академиков. Тот в целом состав, который на первом съезде депутатов и образовал агрессивно-послушное большинство.
Утром мы созвонились с соседом по лестничной вертикали поэтом Виктором Максимовым. Шуршали перед трубкой утренней газетой со списками. Перекидывались фразами из нецензурного фольклора. Но быстро поняли, что жевать привычную резину при нынешней погоде невкусно, да и неприлично. Идея возникла неожиданно: созвать собрание всех творческих союзов и засунуть в задницу обкому раскаленный ультиматум. Пусть знают: с нами так нельзя! Делегатами на конференцию должны быть избранными реально думающие, деятельные, смелые и самоотчетные люди.
Порыв этот вслед за последующими событиями можно было бы счесть едва ли не подвигом. Но: подобные идеи носились в воздухе. Не менее
