Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

своих белых, украшенных драгоценными камнями, рук и жестом пригласила нас сесть. Одновременно в темноте перед ней вспыхнул хрустальный шар, пылающий холодным внутренним огнем, как чудовищный опал. Она опустилась в резное кресло; длинные гибкие руки парили и метались в фантастических жестах вокруг кристалла. На всех пальцах сверкали кольца с зелеными драгоценными камнями. Ее извивающиеся руки обыскивали шар, как пара зеленых змей, танцующих сарабанду в багряной тьме.

– Вижу, – произнесла она глубоким контральто, – вижу человека, восхваляющего свое учение; человека, осмеливающегося противостоять слабыми потугами древним силам, которые были старыми уже тогда, когда сам Кронос был молод. Предупреждаю этого человека – не вмешиваться в то, что его не касается. Предупреждаю его не стоять на пути жены, которая была спрятана, не пресекать пути того, кто черпает силу у древней богини Бубастис[160]. Изыди, ничтожный выскочка!

Одна из ее длинных украшенных драгоценностями рук внезапно поднялась и указала сквозь тьму на де Грандена.

– Вернись к своим пробиркам и ретортам, к своей жалкой науке и мелкому учению. Иди, помогай болящим и хворым, но не помогай женщине, проклятой Баст, или жизнью своею расплатишься!

Подобно закрывающемуся глазу, свет в кристалле и более бледный свет вокруг мумии исчез, оставив комнату в полной темноте. Ворвался еще более сильный порыв воздуха, чем до того, и с ним – подавляющая, приторная сладость, которая приостановила наше дыхание и обожгла наши глаза, словно дым от подгоревшего перца.

– Хватайте ее, друг мой Троубридж! – услышал я крик де Грандена, падающего, кашляющего и задыхающегося от острого проникающего дыма, атаковавшего его слизистую.

Что-то более сильное, чем темнота, окутало мое зрение, вызвав горячие слезы в глазах и буквально задушив мой ответ. Тьма казалась для меня наполненной крошечными мерцающими звездными точками опасного пляшущего света. Я вслепую добрался до того места, где сидела женщина под вуалью, и столкнулся только с пустым пространством. Я упал ничком, с приступом неконтролируемого кашля.

Где-то далеко-далеко воссиял свет, и чей-то голос позвал меня по имени – тихо, слабо, словно в глубоком сне. Я сел, потирая обожженные глаза, и пристально вгляделся.

Свет, прыгающий и мерцающий над моей головой, оказался городским фонарем, а голос, слабо звенящий в моих ушах – голосом Жюля де Грандена. Мы сидели вдвоем на обочине Восемьдесят второй Ист-стрит, дуговая лампа освещала нас сквозь холодный, морозный воздух зимнего вечера. Ни на одном из нас не было ни шляпы, ни пальто, а узкое белое лицо де Грандена уже было сковано холодом.

– Nom d’un colimacon; nom d’un coq; nom de Dieu de nom de Dieu![161] – пробормотал он сквозь зубы. – Они сделали из нас дураков, друг мой Троубридж. Они поймали нас, как рыбак апрельскую рыбу. Жюль де Гранден, ты больше не достоен видеть себя в зеркале!

– Гхм! – выдохнул я, очищая легкие от паров, все еще застрявших в них. – Это была самая острая штука, какую я когда-либо видел, де Гранден. Должно быть, хлороформа, смешанного с этим ладаном, было достаточно, чтобы убрать дюжину человек!

Я неуверенно поднялся и осмотрелся. Мы были в добрых двух кварталах от дома, где мадам Найра так ловко одурачила нас; хотя, как мы здесь оказались, было неведомо.

– Parbleu, да, – согласился он, поднимаясь и застегивая куртку на груди. – Мы были без сознания, пока не смогли вспомнить имя этого мсье Жака Робинсона! Между тем, я измучен холодом. Не можем ли мы достать подходящую одежду?

– Хм, – отвечал я, – слишком поздно, чтобы какой-либо из обычных магазинов был открыт. Но мы могли бы подыскать что-нибудь подходящее в одной из лавочек секонд-хенда на Третьей авеню.

– Ха, вот как! – сказал он. – В таком случае, пойдемте быстрее, сейчас же, немедленно. Mordieu, наверное, я в любой момент могу стать снеговиком. Allons![162]

Еврейский джентльмен, который занимался ношеными предметами одежды, подозрительно посмотрел на нас, когда мы вошли в его затхлый центр реликвий, но вид наших денег быстро усмирил всякие сомнения, которые могли у него возникнуть. И через полчаса в одежде, которая, по словам продавца, подходила к нашей красоте и великолепию, мы сидели в такси, едущем к железнодорожной станции.

– …Ну, – поддразнил я де Грандена, когда мы завершили ужин, – вы увидели свою пророчицу под вуалью. Вы удовлетворены?

– Удовлетворен! – он бросил на меня взгляд, по сравнению с которым взгляд легендарного василиска казался бы мягким любовным взором. – Pardieu, мы увидим, кто станет un sacre singe[163], за которой мы пришли! Эта женщина – авантюристка! Она предупреждала меня не вмешиваться в чужие дела. Nom d’un veau noir, а разве это не мое дело – пятисотфранковое пальто, не говоря уже о шляпе в сотню франков, которые она украла у меня? Morbleu, скажу я им, мой друг! Mais oui, я сделаю так, что эта пророчица съест свои слова. Cordieu, но она должна съесть их до последней крошки, и это не станет для нее лакомством!

– Вы должны признать, во всяком случае, что она получила первую кровь, – ответил я со смехом.

– Это правда, – согласился он, тяжело кивнув, – но, поверьте, друг мой, тот лучше истекает кровью, кто истекает кровью последним, уверяю вас.