Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

дьяволенок следит за вашими шагами; но, по крайней мере, мы очень признательны вам за то, что вы сказали. Пойдемте, друг мой. Продолжайте проповедовать Истину, как вы понимаете Истину, и пусть Бог всех народов стоит за вами. У меня есть другая работа, но она может быть не менее важной.

Он сухо поклонился и, повернувшись на пятках, быстро вышел из комнаты.

– Это самая фантастическая история, которую я когда-либо слышал! – объявил я, когда мы вошли в лифт отеля. – Фантазия! Как будто невежественная старая негритянка могла проклясть…

– Zut! – прервал меня де Гранден. – Вы самый лучший врач в штате Нью-Джерси, друг мой Троубридж, но вы когда-нибудь были на Мартинике, или на Гаити, или в джунглях Бельгийского Конго?

– Конечно, нет, – признался я, – но…

– А я был. Я видел такие странные вещи с людьми voudois[174], что вы захотели бы поместить меня в сумасшедший дом, если бы я поведал вам о них. Однако, как говорит мсье Киплинг, «это другая история». Сейчас мы обяжемся решать другую тайну. Пойдемте к вам домой. Думаю, я раскрою это обезьянье дело. Pardieu, у него столько углов, сколько бриллиантов в Амстердаме!

– Скажите мне, друг мой Троубридж, – спросил он, когда мы закончили наш ужин, – быть может, среди ваших пациентов есть какой-то молодой человек, который недавно встретил большую печаль: кто-то, кто понес потерю жены, или ребенка, или родителей?

Я изумленно посмотрел на него, но серьезное выражение на его маленьком добром лице подсказало, что он это всерьез, а не намеренно шутит.

– Как же, есть, – ответил я. – Молодой Элвин Спенс. В июне умерла его жена во время родов, и с тех пор бедный парень остался один. Слава Богу, в то время я был вне города и не имел ответственности за это дело.

– Слава Богу, – де Гранден серьезно кивнул. – Это нелегко для нас, хотя в нашем ремесле приходится утешать тех, кто остается среди умирающих. Но этот мсье Спенс – вы позовете его сегодня вечером? Вы дадите ему билет на лекцию мсье Мунди?

– Нет! – я вспыхнул, приподнявшись с кресла. – Я знаю этого мальчика с тех пор, как он был маленьким ребенком; я знал его покойную жену с детства. И если вы планируете сделать его объектом какого-то эксперимента…

– Тихо-тихо, друг мой, – убеждал меня он. – Здесь между нами где-то бродит ужасная Тварь. Вспомните благородных мучеников науки, тех великолепных людей, которые рисковали жизнью ради того, чтобы желтой лихорадки и малярии больше не было. Разве их работа не была священной? Безусловно. Я хочу, чтобы этот молодой человек мог присутствовать на лекции сегодня вечером, и, честно скажу, я буду охранять его до тех пор, пока не пройдет любая опасность его покушения на самоубийство. Вы сделаете то, что я сказал?

Он был настолько искренним в своей просьбе, что, хотя я чувствовал себя подобно соучастнику убийства, согласился.

Тем временем его голубые глазки сверкали в предвкушении погони. Де Гранден занялся телефонным справочником, просматривая адреса, отбрасывая, выбирая и добавляя другие, пока не получился список из пяти или шести адресов.

– Теперь, mon vieux, – сказал он, когда я был готов посетить Элвина Спенса по его предательскому поручению, – я бы попросил, чтобы вы подвезли меня к церкви Святого Бенедикта. Священник церкви – ирландец, а у ирландцев есть дар видеть вещи, которые хладнокровные саксонцы не замечают. Мне нужно побеседовать с этим добрым отцом О’Брайеном, прежде чем я позволю вам поговорить с юным мсье Спенсом. Mordieu, я ученый, а не убийца!

Я проехал мимо церкви и припарковал автомобиль на обочине, нетерпеливо ожидая, пока де Гранден грохочет о дверь ручкой трости. На его стук показался маленький старик в одежде священника, с лицом, круглым и румяным, как зимнее яблоко.

Де Гранден быстро сказал ему что-то вполголоса, размахивая руками, качая головой, пожимая плечами – его привычка, когда ему предстояло серьезно кого-то убеждать. Круглое лицо священника сначала выразило недоверие, затем мягкий скептицизм, наконец, явный интерес. Через мгновение эта пара исчезла в доме, оставив меня остужать пятки на жестоком мартовском воздухе.

– Вы очень долго, – проворчал я, когда он, наконец, вышел из церкви.

– Pardieu, да, достаточно долго, – согласился он. – Я добился своей цели – и ни один визит не может быть ни слишком длинным, ни слишком коротким, когда вы можете такое сказать. А теперь – в дом доброго мсье Спенса, пожалуйста. Mordieu, мы увидим то, что увидим сегодня вечером!

Шесть часов спустя мы с де Гранденом сидели, дрожа, на обочине дороги, где извилистая, серпантинная Албемарл-пайк окунается в пустоту Лонсомского болота. Ветер, который в начале вечера был грубее, чем язык ведьмы, угас, и над холмами и низинами загородной местности висел тяжелый, тупой жесткий холод. Из широких соляных болот, куда закрадывались волны прилива с моря, чтобы два раза в день сливаться с водами топей, выступали огромные космы безжизненного, непроницаемого тумана, который окутывал пейзаж и превращал обычные предметы в отвратительных гигантских чудовищ.

– Mort d’un petit bonhomme[175], друг мой, – прокомментировал де Гранден стучащими зубами. – Не нравится мне это место, у него злой воздух. Есть места, где сама земля дышит нечестивыми делами, и, клянусь чертовым петухом, это оно.