Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

Прямо перед черным изображением индийской богини, к которому она подошла медленным, осторожным шагом, она остановилась, склонившись, а затем поставила трутовые палочки в крошечную миску с песком, что стояла у ног статуи. Сделав это, она медленно отступила на пять шагов, сняла позолоченные сандалии, сдвинула обнаженные ноги, а затем внезапно упала на колени.

Как ни странно, обычно замечают именно пустяки среди более важных событий; и я заметил, что, когда она встала на колени, вместо того, чтобы вытянуть ступни назад, она опустилась именно на пальцы ног.

Мгновение она оставалась на коленях прямо перед черным изображением, которое уже было окружено сильным облаком розового дыма; затем, судорожным жестом сорвала вуаль с лица, спустила сорочку с груди, подняла руки и скрестив их, ладонями вперед, передо лбом, склонилась долу, пока скрещенные руки и лоб не коснулись навощенных досок пола. Некоторое время она оставалась в позе полного самоуничижения, затем поднялась, высоко подняла руки над головой, скрестила их перед лицом и снова бросилась на пол в полной прострации.

Снова и снова она повторяла это коленопреклонение быстрее и быстрее, пока не начала качаться вперед – назад тридцать или сорок раз в минуту, и мягкое похлопывание рук по полу не начало отбивать ритмичную барабанную каденцию[221]. Началось прерывистое пение в нетерпеливых коротких вдохах:

Хо, Деви, супруга Шивы и дочь Химавата!
Хо, Шакти, основа плодородия Вселенной!
Хо, Деви, Богиня;
Хо, Гаури, Желтая;
Хо, Ума, Яркая;
Хо, Дурга, Недоступная;
Хо, Чанди, Жестокая;
Прислушайся к моей мантре!
Хо, Кали, Черная,
Хо, Кали, Шестирукая и ужасная,
Хо, Ты, на чьей талии висит
пояс человеческих черепов,
словно драгоценный кулон;
Хо, Злой Образ Разрушения…

Она на мгновение сделала паузу, – казалось, проглотила нарастающий трепет, – выдохнула, как робкий, но решительный ныряльщик перед броском в озеро с ледяной водой, и затем продолжила:

Ты возьми душу и тело этой женщины,
распростертой перед Тобой;
Ты возьми тело ее и дух,
Свободно и добровольно предложенный,
Заключи ее тело, душу и дух
В Твое божество,
чтобы укрепить Тебя в делах Твоих.
Свободно она дает это
Тебе, Божественная Разрушительница,
Свободно, по своей воле и без оговорок,
Не спрашивая, но становясь
Частью Тебя и Твоей высшей злобы.
Хо, Кали ужасной формы,
Хо, Злой Образ Разрушения,
Ты, пожирающий все, что добро,
Хо, распространитель всего, что злобно,
Прислушайся к моей мантре!

– Grand Dieu, прости ее непробудное невежество, – она не ведает, что говорит! – пробормотал де Гранден рядом со мной, но не сделал никакого движения, чтобы остановить ее в ее святотатстве.

Я поднялся со стула, чтобы схватить бешеную женщину и поднять с колен, но он удержал меня за локоть и посмотрел на меня с ужасом.

– Не сейчас, глупец! – велел он шипящим шепотом.

И поэтому мы наблюдали за ужасной церемонией до конца.

В течение четверти часа Айдолин Четвинд продолжала свои поклоны перед языческим идолом и потому, что облака, дрейфующие по лику Луны, совершали игру с потоком света через окно зала, или из-за того, что мои глаза устали от напряжения, наблюдая за зрелищем передо мной, – мне казалось, что в углах комнаты скопились темная мгла, которая колыхалась, как соболиная пелерина под ветром, пока почти не окутала приседающую женщину, а затем снова отступила.

Три или четыре раза я замечал это явление. Тогда, когда я почти наверняка не был подвержен игре освещения или воображения, луна, безмятежно плавающая на осеннем небе, вышла за линию окна, – и снова тень заполнила зал. И миссис Четвинд в последний раз склонилась до пола, издала слабый, протестующий короткий звук, похожий на стон или всхлип, и легла там, безжизненная, у подножия ужасного изображения; ее белые руки и ноги, выступающие из черных складок сорочки, смотрелись пятнами бледного света на темном полу.

Я снова поднялся, чтобы забрать ее, но снова де Гранден сдержал меня.

– Еще рано, друг мой, – прошептал он. – Мы должны посмотреть, как этот трагифарс завершится.

Несколько минут мы сидели в абсолютной тишине. Затем, содрогнувшись, миссис Четвинд очнулась, медленно-медленно поднялась на ноги, обулась в сандалии и неуверенно направилась к лестнице.

Быстро и безмолвно, как кошка, де Гранден метнулся через комнату, прошел в трех футах от женщины и, схватив легкое кресло, вытолкнул его вперед, чтобы одна из ножек преградила ей путь.

Нисколько не меняя курса, не ускоряя шага и не останавливаясь, молодая женщина столкнулась с препятствием и упала бы, если бы де Гранден так же быстро не убрал кресло. Ни на что не обращая внимания, без вскрика боли, хотя этот контакт, должно быть, причинил ей боль, даже не взглянув на маленького француза, который стоял на расстоянии вытянутой руки от нее, женщина подошла к лестнице, нащупала одну, потом вторую ступеньку и начала медленно подниматься.

– Tres bon! – пробормотал де Гранден, поставил кресло на свое место и, крепко держа мой локоть, проводил меня по коридору через входную дверь.

– Что, ради всего святого, это значит? – потребовал объяснений я, когда мы вернулись в машину. – Из того, что я только что увидел, я бы не стал сомневаться в подписании документов о заключении миссис Четвинд в учреждение для сумасшедших – женское страдание от мазохистской мании, без