Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

сомнения. Но почему же вы пытались нагнать ее со стулом?

– Мягче, друг мой, – ответил он, взял гадкую французскую сигарету и яростно запыхтел. – Отправив эту бедную девушку в сумасшедший дом, вы совершили бы страшное преступление, не меньше. Нормальной она не является, но ее аномалия полностью субъективна. Что касается стула, это был тест ее состояния. Как и у вас, у меня был слабый страх, что ее действия были вызваны некоторым умственным расстройством, но заметили ли вы ее походку? Parbleu, это была походка человека, находящегося в сознании? Я говорю – нет! И стул доказал это. Когда она наткнулась на него, хотя это, должно быть, вызвало в ее нежном теле боль, она не дрогнула и не закричала. Механизм, который передавал ощущение боли от ее ножки до мозга, действительно страдал от короткого замыкания. Мой друг, девушка была совершенно невосприимчива к внешнему миру. Она была, – как вы это говорите…

– Загипнотизирована? – предположил я.

– Гм, возможно. Что-то вроде того. Хотя контролирующий агент был далеко, – но не так, как вы это видели в психологической лаборатории, друг мой.

– Затем…

– Затем – нам не следует размышлять слишком глубоко, пока у нас не будет больше доказательств, чтобы понять загадочную картину этого дела. Завтра утром, пожалуйста, давайте навестим мадам Четвинд.

Мы ее навестили. Пациентке стало значительно хуже. Большие бледно-лиловые круги проступили под глазами, а ее лицо, которое я считал бледным, – стало бледнее, чем прежде. Она была настолько слаба, что едва могла поднять руку в знак приветствия, и ее голос был едва ли громче шепота. На левой ноге, сразу над малоберцовой мышцей, большой фиолетовый синяк свидетельствовал о столкновении со стулом. Повсюду в красивом, уютном маленьком коттедже висел слабый аромат сожженных палочек.

– Послушайте, друг мой, – шепотом сказал де Гранден, когда мы спустились по лестнице, – посмотрите на отметку, которую вы сделали за головой статуи вчера.

Я остановился перед ужасной тварью, прикрыл один глаз и перевел взгляд с ее заостренной головы к царапине, которую сделал на деревянной панели. Затем с изумлением повернулся к моему спутнику. Либо мой глаз был неточным, либо я сделал неправильные измерения накануне. Согласно вчерашней метке на деревянной панели, статуя выросла на два дюйма.

Де Гранден встретил мой озадаченный взгляд непоколебимо, и ответил на мой невысказанный вопрос:

– Ваш глаз не обманывает вас, друг мой; адское изображение увеличилось.

– Но… но, – пробормотал я, – этого быть не может!

– Тем не менее, это так.

– Но, боже мой, если так будет продолжаться…

– Это не будет продолжаться, друг мой. Либо чертов дьявол заберет свою добычу, либо Жюль де Гранден восторжествует. Первое может произойти; но моя ставка на то, что произойдет второе.

– Но, ради Господа! Что мы можем сделать?

– Мы можем многое сделать для Господа, друг мой, и Он может многое сделать для нас, если на то будет Его воля. Что мы можем сделать, мы сделаем; не больше, конечно, но и не меньше. Но пожалуйста, друг мой Троубридж, умолите прекрасную Нору приготовить нам на ужин большой яблочный пирог, так как я, без сомнения, приведу домой гостя. Я, спешу, тороплюсь, лечу в Нью-Йорк, чтобы посоветоваться с джентльменом, с которым я познакомился на встрече медицинского общества в тот вечер. Я вернусь, когда вернусь, но, если не успею на ранний ужин, это не будет ошибкой Жюля де Грандена. Adieu, друг мой, и, может быть, мне повезет в моем деле! Cordieu, мне это необходимо!

– Доктор Троубридж, могу я представить вам доктора Вольфа? – сказал этим вечером де Гранден, посторонившись, чтобы позволить высокому, великолепно скроенному молодому человеку прошествовать через двери моего кабинета. – Я привез его из Нью-Йорка, чтобы поужинать с нами и… возможно… помочь нам в том, что мы должны предпринять сегодня ночью.

– Как дела, доктор Вольф? – формально ответил я, пожимая руку моего гостя, но с любопытством посмотрев на него. Каким-то образом имя, данное де Гранденом, показалось мне не совсем ему подходящим. Он был высок, на несколько дюймов выше шести футов, с очень широкими плечами и необычайно мощной грудной клеткой.

Его лицо, непропорционально большое даже для его большого тела, было скуластым и необычайно широким, с потрясающе прямоугольной челюстью; а глубокие, горящие глаза под нависшими бровями были до дрожи пронзительными. В бесстрастном благородстве и непоколебимой целостности этого лица было что-то, что напомнило мне об особенностях центральной аллегорической фигуры в шедевре Франца Штука «Война» [222].

Что-то из моих мыслей, должно быть, отразилось во взгляде, потому что молодой человек заметил это, и улыбка быстро осветила его суровое лицо, но в одно мгновение оно снова стало бесстрастным.

– Моя фамилия – уступка цивилизации, доктор, – сообщил он мне. – Я начал жизнь под несколько нетрадиционным прозванием Джонни Кэли Вольф