Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

Де Гранден бросил на нее быстрый взгляд.

– Почему? – спросил он с галльской прямотой.

– Потому что все, – все, кроме Айринга, – хотят видеть меня повешенной, а иногда и он смотрит на меня так странно. Я думаю, возможно, он тоже против меня!

– О? И почему это так? – спросил де Гранден.

– Из-за ребенка! – всхлипнула она. – Все думают, что я его убила – я, его мать! Все соседи смотрят на меня так, будто я чудовище, – отзывают своих детей, когда видят меня, не разговаривают со мной, когда я прохожу мимо. Даже Айринг, мой муж, начинает подозревать меня. Я боюсь, и поэтому хотела умереть – и сделала бы это, если бы вы меня не остановили.

Такое безнадежное горе было в ее голосе, когда она говорила, что де Гранден быстро наклонился вперед, взяв ее за руку.

– Расскажите нам вашу историю, мадам, – умолял он. – Вам станет легче, и, быть может, мы с моим другом Троубриджем постараемся помочь…

– Нет, вы не сможете, – резко сказала она. – Никто не может мне помочь на этом свете…

Это была длинная, душераздирающая история, поведанная молодой матерью, пока мы продвигались по пыльной летней дороге к милому небольшому пригороду, где она жила.

За десять дней до этого они с мужем были на вечеринке в Нью-Йорке, и около двух часов ночи вернулись в Колледж-Гроув. Айринг-младший, их десятимесячный ребенок, оставался под опекой служанки-негритянки, пока они ездили. И он, и его нянька крепко спали, когда родители тихо отперли входную дверь и на цыпочках заглянули в зал бунгало. Отпустив служанку, миссис Кэндис прокралась в маленькую сине-белую комнату, где спал ребенок, приподняла окно на несколько сантиметров, потому что прислуга неуклонно отвергала эффективность свежего воздуха, нагнувшись, поцеловала спящего ребенка, затем тихонько прошла в свою комнату через зал.

Уставшие до безумия, оба родителя скоро оказались в постели, но какое-то дурное предчувствие, казалось, открыло веки матери. Сидя в постели, внезапно она услышала слабое хныканье в детской, едва слышную возню во сне маленького мальчика. И, поторопившись, не накинув халат, без тапочек, она побежала босиком по комнате, открыла дверь детской и включила прикроватную лампу.

Ребенка не было. На маленькой белой подушке в его кроватке осталась вмятинка от его кудрявой головы; светлое одеяло хранило контуры тела, но, за исключением коричневого плюшевого медведя и черного кожаного котенка у подножия кроватки, детская была пуста.

– Я позвала мужа, – продолжала миссис Кэндис между глубокими сотрясающими сердце рыданиями, – и мы обыскали дом, а затем всё вокруг, но нашего маленького сына нигде не было. Дверь в детскую была заперта, а если бы и не была, то пальцы ребенка не могли бы отворить ее, даже если бы он сумел проползти так далеко. Окно было открыто на десять дюймов, и на нем не было москитной сетки, но ребенок не мог пролезть в него, потому что его одеяло закреплялось в изголовье и в ногах с помощью зажимов, чтобы он не сталкивал его ночью; а он не мог сам встать с постели. Но нашего ребенка нигде не было.

Мы искали его всю ночь и продолжали поиски на следующий день; но не было никаких намеков, никаких признаков, которые бы показали, как он покинул нас, не считая…

Она судорожно вздрогнула.

– Да? – подсказал де Гранден.

– Появился слух, что я его убила! Они говорят, что я покончила с моим маленьким ребенком, и они не будут приближаться ко мне и не позволят мне приблизиться к ним, и когда я иду по улице, матери бегут и забирают своих детей по домам, как если бы я переносила чуму!

– Mordieu, но это печально, это невыносимо, это нельзя перенести! – взорвался де Гранден. – Вы, несомненно, известили полицию, мадам?

– Полицию? – ее голос сделался тонким, высоким, словно приглушенный крик боли долго сдерживался в теле. – Это полиция и начала распускать слухи!

– Nom d’un coq! – воскликнул де Гранден с недоверчивым изумлением. – Вы могли бы разъяснить нам, что…

– Я могла бы разъяснить только то, что есть! – усмехнулась она. – Нет никакого понятия о том, как мой ребенок исчез. Никаких следов, никаких отпечатков пальцев, – мгновение она колебалась, глубоко вздохнула, потом продолжала: – Ничего. Когда полиция не смогла ничего найти, – никого, кто желал бы нам зла; или повода для кражи нашего ребенка, они сказали, что это могла сделать только я. Единственная причина, по которой меня не взяли под стражу сейчас, в ожидании суда за убийство, заключается в том, что они не смогли найти тело ребенка. Хотя они обыскали подвал и весь дом, и наша горничная говорит, что ребенок был жив и здоров за пятнадцать минут до того, как мои крики разбудили ее. Они не могли понять, как я успела убить его и спрятать маленькое тело за это время – это единственная причина, по которой они меня не арестовали! Теперь вы знаете, почему я хотела умереть, и почему я боролась с вами, когда вы меня спасли, – закончила она. – И почему я собираюсь убить себя при первом же случае, который у меня будет. Никто не остановит меня! – добавила она вызывающе.

Маленькие круглые глаза де Грандена сверкали, как у кошки в темноте, и на его маленьком заостренном лице было полузадумчивое, полумечтательное выражение, подобное тому, которое бывает когда пытаешься припомнить мелодию. Внезапно он наклонился вперед, глядя прямо в лицо молодой матери,