буду его будить, потому что он устал от ночных вызовов». Но звонок раздался вновь, и я ответил на него. Друг мой, это была Элис.
Я попытался встрять в паузу с вопросами, но он нетерпеливо замахал на меня.
– Спешите! Ох, быстрей, быстрей! – призывал он. – Мы должны сразу пойти к нему. Возможно, теперь уже слишком поздно.
На улицах не было движения, и мы в рекордные сроки добрались до квартиры Рочестера. Не успев опомниться, мы снова были у его двери, и на этот раз де Гранден не церемонился. Распахнув дверь, он промчался по коридору в гостиную и, тяжело дыша, остановился у порога.
– Так! – выдохнул он. – Он оказался весьма обстоятельным.
Помещение было разгромлено. Стулья опрокинуты, картины перекошены, разбросаны кусочки разбитого брика-брака, длинная броская столешница центрального стола была свернута, опрокинута лампа, валялись в беспорядке пепельницы и ящики с сигаретами.
Дональд Рочестер лежал на коврике перед потухшим огнем, одна из его ног была подогнута, правая рука неестественно вытянулась вдоль пола и изогнулась под прямым углом у запястья.
Француз вбежал в комнату, на ходу расстегивая замок своей сумки. Опустившись на колени, он пристально посмотрел на тело молодого человека, затем оттянул его рукав, протер руку спиртом и засунул иглу шприца под кожу.
– Это отчаянный шанс, – пробормотал он, вынув шприц, – но дело срочное –
Веки Рочестера дрогнули, когда мощный стимулятор вступил в силу. Он застонал и с большим трудом повернул голову, но не поднялся. Я опустился на колени возле де Грандена, помог ему поднять больного и понял причину его неподвижности. Его позвоночник был переломан на четвертом дорзальном позвонке, что привело к параличу.
– Мсье, – тихо прошептал маленький француз, – поторопитесь. Теперь ваших минут не больше, чем на циферблате. Расскажите нам, расскажите быстрее, что произошло. – Еще раз он ввел стимулятор в руку Рочестера.
Молодой человек смочил свои пересохшие губы кончиком языка, глубоко вздохнул и начал с трудом:
– Это был он… человек, которого вы испугали прошлой ночью, – хрипло прошептал он. – После того, как вы ушли, мы с Элис лежали на ковре, считая наши минуты вместе, как скряга считает свое золото. Я подсыпал угли в камин, потому что ей было холодно, но, похоже, это не принесло пользы. Наконец она начала задыхаться, и я позволил ей дышать из моих легких. Это немного взбодрило ее. И когда она высасывала немного крови из моей шеи, она, казалось, возрождалась, хотя я не чувствовал никакого биения сердца рядом со мной.
Должно быть, это было прямо перед рассветом – я не знаю, когда заснул в ее объятиях, – я услышал стук в окно, кто-то просил, чтобы его впустили. Я вспомнил ваше предупреждение и попытался удержать Элис, но она отогнала меня. Она подбежала к окну, отворила и позвала: «Войдите, хозяин; теперь вас никто не остановит».
Он встал передо мной, и когда она догадалась о его намерении и попыталась остановить его, он отбросил ее в сторону, как тряпичную куклу, – взял за волосы и бросил об стену. Я слышал, как ее кости треснули, когда она ударилась.
Я схватился с ним, но я был против него не больше, чем трехлетний ребенок против меня. Он отшвырнул меня и сломал мне руки и ноги.
Боль была ужасной. Затем он схватил меня и снова швырнул на пол, и после этого я не чувствовал ничего, кроме этой страшной головной боли. Я не мог двигаться, но был в сознании, и последнее, что я помню, – как Элис выходила из окна вместе с ним. Она даже не оглянулась. – Он сделал паузу, отчаянно борясь с дыханием, а затем еще тише произнес: – О, Элис, как ты могла? Я тебя так люблю!
– Успокойтесь, бедняжка, – сказал де Гранден. – Она сделала это не по своей воле. Этот злодей держит ее в рабстве, которому она не может сопротивляться. Она – его вещь и игрушка, даже более, чем черная раба, принадлежащая своему хозяину. Услышьте меня, пусть эта мысль войдет в вашу голову: она любила вас, она вас любит. Это она позвонила нам, и потому мы здесь сейчас, и ее последнее слово для вас было – любовь. Вы меня слышите? Вы понимаете меня? Печально умирать,
– Да-а… Она любит меня… она любит меня… Элис!.. – это имя прошептали его губы, лицевые мускулы ослабели, его взгляд сделался бессмысленно- остекленевшим и ничего не видящим.
Де Гранден осторожно прикрыл веками угасшие глаза, поднял опустившуюся челюсть. Затем начал методично мерять шагами комнату.
– Как лицензированный практик вы подпишете свидетельство о смерти, – заявил он внушительно. – Наш молодой друг страдал стенокардией. Сегодня утром у него был приступ, и, позвонив нам, он упал со стула, на который встал, чтобы добраться до своего лекарства, сломав несколько костей. Он сказал нам это, когда мы приехали и нашли его умирающим. Вы понимаете?
– Меня повесят, если я это сделаю, – отрицал я. – Вы, как и я, знаете…
– Что у полиции возникнут неудобные вопросы при обращении к нам, – напомнил он мне. – Мы были последними, кто видел его живым. Вы думаете, что они нам поверят, если мы скажем им правду?