гордясь собой (а, что нельзя? Хотя бы перед родителями покрасоваться собой!?) добавил он.
Мама и папа, неделю радовавшие себя и сына обществом друг друга, отправились домой. Посадив их на поезд до Ижевска, от которого домой — рукой подать, Виталий попросил покрутить водителя-охранника по улицам Москвы. Казанцев и крутил. От Казанского вокзала. Вот такая, понимаешь, загогулина:-)
Лишние километры помогли привести чувства, растрепанные любовной коллизией и первым, после срывания покровов, общением лицом к лицу с родителями, в некую систему. Кое-как определившись с вопросом «что буду делать дальше в первую очередь», Галанов сориентировал Казанцева рулить к дому.
Работать и вникать во что-то серьёзное? Не сегодня, не сейчас. Включив телевизор и развалившись на опустевшей кровати (воспоминания в прошедшем времени о постельных забавах с Юлией грустно и обидно царапнули где-то внутри, снизив настроение ещё на тон), он скоротал вечерок за просмотром исторического ТВ-шоу. Циничная и умная молодящаяся парочка негодяйчиков-ведущих стравила на этот раз в студии чудом выживших в бушующих волнах канувшего века и дотянувших на остатках здоровья и чуде «исключений из правил» восьмидесятилетних ветеранов. ВОХРовец ГУЛАГа, попавший в сорок втором на фронт и дошагавший в стрелковой дивизии до Германии. Оппонентом ему выставили сына «спеца» рухнувшей империи, достаточно высоко поднявшегося по советской партийно-хозяйственной лестнице, а позже отправленного за полярный круг со всей семьёй.
К концу «шоу» старики, заведенные отточенными, к месту вставленными фразами поднатаскавшихся на своём ремесле и четко державшими руку на тонусе передачи политзатейниками, готовы были вцепиться друг другу в глотку. Умело раздраконенные цитатами, хроникой, воспоминаниями и прочим «наглядным материалом» свидетели великих перепетий вспомнили тлевший под грузом десятилетий огонь классовой ненависти, густо замешанный на пропаганде, оправданной потом и кровью погибших товарищей и сотнями километров, пройденных с видами немецких зверств на освобождаемой земле первого и на неизбывной обиде поломанной жизни второго. Выскакивавшие из рядов свидетели и родственники жертв и участников пиршеств молоха революций, войн и прочих крутых переломов вносили свою лепту.
Вскоре после начала Виталий отбросил мысль о нанятых актерах. Черт его знает. Слишком натуральна была ненависть двух стариков. Несчастная наша страна и человечество в целом. Поганые времена перемен. Ублюдочные в самомнении и убеждённости в самовыписанном «праве на это» вожди, готовые слать народы на смерть, кидать целые поколения в топку конфликтов, социальных экспериментов и великих, без всякой иронии, но кровавых в своём воплощении, новых идей и последующих корректировок их неоднозначных результатов.
Поскакав мыслями на тему итогов двадцатого столетия, Галанов сделал лежащий на поверхности вывод о том, что человечество, поддержав уродов на вершине «сапиенсовой» пирамиды, в который раз выбрало практические шишки на свою бестолковку. Платя цену миллионами жизней за победу быстроты экспериментальных проверок над неторопливым ходом эволюционной альтернативы. Как и всегда, впрочем. Дурные наклонности и личные тараканы конкретных харизм вождей только усугубляли процесс рубки леса и число щепок.
Плюнув на глубинные исторические ассоциации, обрезав доступ крышесносящему ящику к выплескивающемуся из розетки «лепездричеству» и вернувшись к «своему и личному», Виталий взял мобилку и выбрал номер Юлии. Желание обнять красотку и дать волю раздразненным легкой любовной победой инстинктам намекало о себе всё настойчивее. Происшедшее он воспринимал как недоразумение. Идиотское, но вызывающее всё большее расстройство и искреннее огорчение. Большой палец приготовился упасть на отмеченную зелёным кнопку. Что, если она не ждёт? Отлупа или иных обидных слов слышать не хотелось. Хотя какая его в ссоре вина!? Не было ничего! Но девушку было не разубедить. Ну какого ты влезла тогда в машину, Марина? Шофер у неё свой, видите ли, где-то в пробке застрял. Или сломал что-то там. Ага. Сломал. Хм. Да. Три раза поводы уважительные и приятные нашлись потеснее с Колесниковой пообщаться. Ему. Факт. Над этим тоже стоит поскрипеть головой! Особенно пикантно сейчас выглядит момент, что «просто поболтать» с ней самому на задних сиденьях рядом… н-да, волнующе с ней рядом. Быть. Вот и думай про женскую чувствительность Юлии теперь. Подвозить тебя, Марина, было приятно. Вот и доподвозился. Блин! Нефиг на другие красивые ножки засматриваться, если уже одна пара в твоём полном доступе. Так и начинают верить в высшую справедливость и прочую чушь. Он разочарованно хмыкнул. Отмузыкалив и пожонглировав минуту-другую «межушным Попкорном» возможные шансы и вероятности, Галанов отменил вызов.
Разогнанные поступью ночи облака открыли скудное на звезды засвеченное столичное небо. Одевшись потеплее (мартовская погода во время, которое, положив руку на сердце, «уже баиньки», да на высоте, стремящейся к трёхзначной цифре, чувствовалась исключительно теоретически), захватив огромную кружку с кофе Галанов удобно расположился в кресле на балконе. Наблюдение сверху за вечным, всепогодно-всесезонным, «вне ритма дня и ночи» ритмом мегаполиса затягивало. Засидевшийся далеко за полночь Виталий, не отрываясь, долго смотрел на «стареющую», в третьей четверти, всплывшую над горизонтом Селену. Сравнивая подлунные впечатления дикарствовования позапрошлогоднего августа на берегу Каламитского залива (где, кстати, и родились первые мысли насчет того, что позже воплотилось в АГ-контуре) в Крыму, недалеко от Углового, с визитом в 1985 туда же в школьную пору. Текущие надмегаполисные ощущения. И, нежданно вползшие под черепок экстраполяции о думах крестьянина-путника 12 века, ночующего в поле под
