Не мощный, но позволявший передвинуть не очень тяжелый предмет на десять-пятнадцать сантиметров.
В чем же проблема, спросите вы. Проблема, как и в большинстве случаев, в людях. Наука до сих пор не могла объяснить причину феномена пратонцев, и необычная природа их — наших — способностей не давала покоя как правительству Новой Земли, так и профессорам всех мастей. Раскрыть секрет телекинеза и подобных ему явлений, объяснить и научиться воссоздавать то, что согласно известным законам физики должно лежать в плоскости невозможного, — это считалось задачей планетарного значения. Поэтому пратонок брали в оборот и вынуждали регулярно проходить всевозможные проверки, сканирования, облучения и томографии. Это не только существенно ограничивало их жизнь, но и имело пагубные последствия для здоровья. Однако правительство не отступало, считая, что здоровьем немногочисленных представительниц генменьшинства можно пожертвовать ради того, что считалось интересом человечества в целом.
Моя мать этих проверок не выдержала — умерла в возрасте тридцати шести лет при средней продолжительности жизни в сто двенадцать. Но прежде успела принять меры, чтобы оградить свою дочь от такой же судьбы. Использовав различные связи, в том числе знакомства моего отца, выдающегося исследователя-физика, а также наладив контакт с не самыми законопослушными дельцами, она сумела организовать для меня, тогда еще ребенка, новые документы и… новое лицо. И с Северного континента на Южный вместе со своими родителями переселилась уже не Саманта, а Сэм Логсон. Даже опознавательную систему, основанную на отпечатках пальцев, удалось обмануть: помимо маски я получила столь же виртуозно сделанную «перчатку», неотличимую от подлинной кожи. Со временем все это пришлось обновить, но старые связи сохранились, так что с особыми сложностями повторный процесс сопряжен не был.
Убитый горем отец бросил государственную службу, не прислушавшись к тщетным попыткам начальства отговорить его от этого шага. Своими изобретениями он продолжал заниматься в домашней лаборатории и, можно сказать, нашел утешение в работе, хотя мать пережил только на десять лет.
Они ушли, а я осталась жить и ненавидеть эту планету всеми фибрами души. Вот только деваться отсюда мне было некуда. Нет, на Митос или Истерну, наши заселенные спутники, можно было отправиться без особого труда. Вот только смысла это не имело, поскольку по сути я бы перебралась в провинцию все той же Новой Земли.
А вот с полетами на расстояние, превышающее полмиллиона километров, дело обстояло сложнее. Дороговизна — это еще не самое худшее. Благодаря своим многочисленным изобретениям отец успел скопить кое-какой капитал, и я могла позволить себе дорогостоящий перелет в другую звездную систему. Беда заключалась в том, что получить билет на подобный полет можно было, лишь благополучно пройдя медкомиссию. Оная должна была подтвердить, что состояние здоровья пассажира пригодно для продолжительного космического путешествия. И все бы ничего, вот только в ходе проверок непременно выявили бы мой истинный пол.
Так я и оказалась узницей на собственной планете: с правом свободного перемещения по огромной территории, но запертой в жестких рамках чужой личины. Не подвергающейся принудительным опытам, но по иронии судьбы обязанной проходить предназначенную исключительно для мужчин Планетарную службу. Без родных и без друзей среди сверстников, поскольку, вынужденная маскироваться с самого детства, не ощущала себя ни полноценным мужчиной, ни в должной степени женщиной. Не имея определенных целей, не рисуя себе мало-мальски понятного будущего на ненавидимой планете. Даже не зная, какую профессию себе избрать. И только с направлением в учебе определилась легко, продолжая инстинктивно стремиться к иным звездам, тем самым, полет к которым в реальности был для меня закрыт.
Зато в силу все той же иронии судьбы двери в тюрьму были теперь для меня открыты. И когда наступил вторник, я в очередной раз отправилась туда.
Глава 3
— А почему мы не сняли пояс? — спросила я у Раджера, следом за ним спускаясь по ступеням. — Этот заключенный, Макнэлл, он ведь заперт в камере.
— Заперт, — согласился тюремщик. — За герцианским стеклом, его не разбить. Да дело даже не в стекле. Этот конкретный парень тебе ничего сделать и не попытался бы, уж поверь моему опыту, я семнадцать лет здесь работаю. Но правила есть правила. Раз контактируешь с арестантом, значит, пояс должен быть.
Я кивнула — стремления спорить и не было, так просто спросила — и молча преодолела последние ступеньки. Осужденный капитан поднялся нам навстречу; брови сошлись на переносице, в то время как тяжелый взгляд сверлил меня сквозь непроницаемое стекло.
Но разговор, после того как Раджер «включил звук», начался как ни в чем не бывало.
— Чему же вы собираетесь учить меня сегодня? — полюбопытствовал Макнэлл.
Присутствовала ли в его словах ирония, можно было решать, исходя лишь из логики: ни выражение лица, ни интонация подсказок не давали.
