обсуждать эту тему собеседник не желает, и предпочла замолчать. Кажется, было в этом вопросе что-то глубоко личное. Он продолжил: — Можешь поспать. Путь мы, конечно, сильно сократим, но все равно придется ехать достаточно долго. И пока ветер попутный, на землю не сойдем, так что, возможно, продолжим двигаться и ночью.
— Спасибо, — только и нашла, что ответить я, смутно представляя себе, как можно в такой ситуации спать, но решила не спорить.
Некоторое время мы молчали. Я с интересом оглядывалась по сторонам. Облака вздымались причудливыми формами, и порой мы пробирались вперед в сплошной их пелене, но Ив почему-то не поднимался выше. Иногда же темные громадины озарялись отсветами молний, и здесь они выглядели совсем иначе, нежели снизу: не ветвистые трещины, а просто яркие вспышки, подсвечивающие тучи и придающие им жути. Вскоре я догадалась, что этих ломаных белых линий попросту не видно за слоем туч. Но все равно очень трудно было поверить в слова Железного регента о том, что это — просто облака, а не… что-то еще.
Рокот грома слышался здесь тоже очень странно: то глухо и тихо, а то раскатывался по туманному полю далеко-далеко, резко и страшно.
Но вскоре я поймала себя на мысли, что не так уже боюсь всего этого, не вздрагиваю от каждого удара грома, не озираюсь испуганно при новых вспышках, да и изменчивые пейзажи стали приедаться. Потихоньку меня в самом деле начало клонить в сон, несмотря на непривычную позу. Какое-то время я боролась с этим чувством, изо всех сил стараясь поменьше опираться на мужчину. Первое яркое смущение уже прошло, но все равно было очень неловко. Слишком тесно я вынуждена была к нему прижиматься, ощущая буквально каждое движение…
Дополнительно смущало еще и то, что ощущения не были неприятными, хотя клеймить себя распутной и испорченной я не спешила. Разум подсказывал, что ничего неправильного или постыдного в подобной реакции нет. Во-первых, Ив очень теплый, и это хорошо, потому что иначе я бы непременно замерзла. Во-вторых, он сильный и надежный, поэтому я совершенно точно не рисковала упасть вниз и даже почти не боялась, полностью доверившись уверенности регента. И хоть по коже порой пробегал холодок от осознания, что я подвешена в воздухе на огромной высоте, но это было скорее приятно, чем действительно страшно. А в-третьих… наверное, именно так должна реагировать женщина на близость мужчины. То есть это наверняка должно быть приятно, иначе зачем влюбленные пары постоянно обнимаются и держатся за руки?
Просто это все было слишком непривычно, да еще никак не получалось отвлечься от личности сидящего позади мужчины. Наверное, вези меня вот так какой-нибудь стражник, я бы чувствовала себя спокойнее, чем в объятьях Железного регента. Просто потому, что он — это он: существо, которое куда ближе к богам, чем к простым смертным.
А потом мне вспомнились собственные мысли о грядущих переменах, и я даже восхитилась своей прозорливостью. Похоже, вот они и начинаются…
В конце концов я успокоила себя тем, что от меня все равно ничего не зависит, никто в таком положении меня не видит, да и рук мужчина не распускает. Если бы он хотел сделать что-то совсем неприличное, наверное, уже сделал бы, мы тут одни, и я при всем желании никуда не денусь. Значит, он и не собирался совершать ничего этакого, а что поза двусмысленная — так это неизбежное зло. Ив заботился о том, чтобы мне было удобно и чтобы я не свалилась с лошади, а усади он меня на круп позади себя, еще неизвестно, что я могла выкинуть с перепугу. И вообще, регенту, может, тоже неудобно с пассажиром, однако не ворчит, нянчится со мной, хотя совсем не обязан.
Вскоре я окончательно успокоилась и позволила себе немного расслабиться, устроив голову на плече Ива, а после и вовсе провалилась в сон. Порой я выныривала из дремы от сильных рывков или особенно оглушительных громовых раскатов, но не до конца, и почти сразу вновь погружалась в пелену видений. Грезилось мне разное, но сны сменяли друг друга слишком быстро, не оставляя отпечатка в памяти.
А окончательно я проснулась от того, что меня начало немилосердно трясти, и мужская рука на талии сжалась капканом, причиняя боль. Я охнула, распахнула глаза — и очень удивилась, не обнаружив вокруг уже примелькавшихся облачных громадин.
Вместо них под копытами коня расстилалась крупная темная брусчатка широкой овальной площади, половину которой охватывало величественное светлое здание строгих очертаний с прямыми колоннами вдоль фасада. В несколько обхватов, высоченные, они тянулись в два ряда, рождая ощущение древнего рукотворного сада. Наверху, над колоннадой, через равные промежутки стояли статуи и снисходительно взирали на мелких людишек сверху вниз. Кажется, статуи тоже были огромны.
Середину этого сооружения венчал аккуратный купол, кажущийся изящным и легким. Но, представив себе его размеры, я ощутила благоговение.
Лучи встающего солнца раскрашивали дворец золотым и розовым, отчего он казался совсем не таким строгим, каким, должно быть, выглядел днем. Даже немного легкомысленным.
Приглядевшись, я поняла, что собственно здание находится посередине, два павильона — на краях площади, а в остальных местах сквозь колоннаду виднеется зелень сада. Сад был и напротив дворца, пышный и густой, рассеченный посередине широкой подъездной дорогой и опутанный сетью тонких тропинок. Деревья отделяла низкая балюстрада с несколькими широкими проходами, украшенная вазонами с яркими цветами. Кажется, брусчатка была на добрый метр выше уровня земли.
Посреди площади шумел фонтан: овальный бассейн с невысоким белым бортиком, семь струй разной высоты, расположенные по нисходящей, от самой сильной в центре, спорившей высотой с колоннами, к низким и забавно приплющенным — по краям. Изящно, строго и — восхитительно.
На брусчатке сверкали лужи. Туча, эффектно подсвеченная солнцем, уходила дальше на юг, и основная ее часть расстилалась к юго-западу от нас, но
