– Недоумок ты, – рыкнул он. – Еще молоко на губах не обсохло, а все туда же.
Лутый чувствовал, что Оркки, даром что смолчал при черногородском князе, с трудом отпустит его в Матерь-гору. Это ведь он когда-то нашел его, сироту с выхлестанным глазом, который только и умел, что воровать, обманывать и бродить по горным деревням. Но да что о прошлом…
– Батенька, – тихо протянул Лутый. – Не сердись на меня. Пусть отсохнет мой язык, если солгу сейчас, но я люблю тебя, и я благодарен тебе за все, что ты сделал.
Оркки по-песьи затряс головой.
– Никому ты не благодарен, – он сглотнул ком в горле и выпустил воздух через ноздри, – и ничего ты не понимаешь, мальчик, ничего.
Лутый наконец поднялся с места и, не слушая больше никаких слов, обхватил Оркки жилистыми руками. А потом захлопал ладонью по его подрагивающей от рыданий спине.
Пальцы Совьон расплетали ее негустые волосы. Ветер лизал стены шелкового шатра – говорили, будто бы он был
– Я была бы рада помочь тебе бежать, певунья камня, – сухо произнесла Совьон, вынимая из ее кос узкие ленты, – но не могу.
Рацлава, сидевшая на маленьком сундучке, даже не вздохнула.
– Я знаю. – Куда ей бежать, одинокой и слепой? – И поэтому завтра меня отдадут Сармату.
– Отдадут. – В ее волосах шелестел резной гребень, пахнущий черногородским лесом. Ой, Черногород, северные фьорды и студеная вода, старая мельница, на которую ее привозил Ингар, и отары тонкорунных овец…
Совьон неспешно перебирала пряди Рацлавы, будто струны на домре. Снаружи текла ночь и шелково шептали травы. С тех пор как убили Хавтору, некому стало помогать драконьей невесте с одеждой, – Рацлава, расправляя лоскутки на ладонях, спросила:
– Ты соберешь меня утром?
– Соберу, – коротко отозвалась Совьон, не выпуская ее волос. И хотя воительница ничем не выдавала себя, Рацлава понимала, что ее грызла тоска.
– Зря ты привязалась ко мне.
Совьон выдохнула, отнимая пальцы от ее головы. Затем растянула свой пояс и села рядом с сундучком, скрестив разутые ноги. Взглянула на драконью невесту: до чего же та была белая, податливая и спокойная, будто ничто ее не трогало. Рацлава боялась, но этот страх затаился где-то в ее мягком теле, свернулся за молочными глазами, – лучше бы ты пыталась бежать, лучше бы дерзила, рыдала и царапалась.
– Зря, – согласилась Совьон. – Странно защищать тебя, а потом отдавать дракону.
Рацлава тихонечко закачалась на сундуке – вправо-влево, влево-вправо, будто связка бус. Она словно впадала в дурманный сон.
– В Матерь-горе нет ни гроз, ни запахов земли и ягод. Мне будет не из чего ткать. Пожалуйста, расскажи мне что-нибудь, и я спряду песню хотя бы из воспоминаний.
Совьон откинулась назад и оперлась о локти, принявшись рассматривать узоры на ткани шатра.
– И о чем ты хочешь услышать?
– О тебе, – отозвалась Рацлава, прикрыв глаза. – О том, кто ты и откуда, – прошу, Совьон, завтра не станет никого, перед кем я бы смогла развенчать твои тайны.
Совьон, тряхнув головой, задумчиво обвела пальцами контур рта – тот был разбит и зажил лишь недавно. Ну что же, спрашивай, драконья невеста.
– Сколько тебе лет?
Воительница ответила, что тридцать четыре, и Рацлава, перестав раскачиваться, пусто глянула в ее сторону.
– Это немного, – заметила она. – И мне говорили, что ты красива, хотя и чересчур крепка. Почему ты не выйдешь замуж? Неужели не нашлось человека, который бы любил тебя настолько, что разрешил бы носить боевой щит?
Та хмыкнула и невесело улыбнулась, сев прямо, – Рацлава почувствовала усмешку в ее грудном голосе.
– Может, и нашлось бы. Раз ты хочешь историю, так слушай, драконья невеста: жила на севере вёльха, и звали ее Кейриик Хайре. Она была старшей из двенадцати ведьм одного древнего клана – Княжьи горы не знали никого сильнее нее. Наша судьба не хуже дорог – когда-то ты стоишь на перепутье, но, выбрав тропу, должен пройти ее до конца. Кейриик Хайре предсказала мне, что если я выйду замуж, то не пройдет и года, как стану вдовой. И что родится у меня сын, и будет он черен, будто ворон, и тонок, словно хлыст. Он станет великим чародеем – самым могущественным из всех, и ему не исполнится и двадцати, когда он превзойдет Кейриик Хайре. Он принесет миру столько горя, сколько не сумели принести Сармат-дракон и его каменный брат. Матери выплачут глаза по своим детям, погибшим в бесчисленных битвах, а крепости лопнут и зарастут мхом. Зимы в Княжьих горах станут долгими и лютыми, и в наши деревни придут опустошение и голод.
Совьон поднялась на ноги с различимым шорохом, и ее распущенные волосы мазнули Рацлаву по коленям. Зябко пошевелив босыми пальцами, она подошла к выходу из шатра – отдернула полог и глотнула теплый ночной воздух. Рацлава перебросила через плечо часть волос и начала рассеянно плести косу.
