золотой белоглазый дракон, свернувшийся на ее указательном пальце. Кольцо было крупное и тяжелое, а искусно вырезанные чешуйки царапали кожу. Кригга даже не заметила красоты и почувствовала бы огромное облегчение, если бы сняла его, но кто бы позволил?
Топаз, лал, бирюза. Кусочки малахита. Самоцветы перетекали из одной ладони Кригги в другую. В девушке накопилось столько страха, смущения и вопросов, что стало тяжело дышать.
– Если ты хочешь о чем-то меня спросить, – голос Сармата был одновременно и ленивый, и горячий, и ласково-насмешливый, – то спрашивай.
Он легко коснулся ее спины под рубахой, а Кригга взмолилась, чтобы ее тут же отослали прочь. Сармат не был ей неприятен, но она боялась ошибиться и вызвать его гнев. Самоцветы посыпались сквозь пальцы. Девушка осторожно повернулась и тут же подтянула к груди ноги в веснушках, запрятав их под подол.
Кригга хотела узнать о своей деревне. Хотела спросить, неужели летом дракон убьет и ее – она ведь послушна, она так послушна, зачем, зачем ее убивать? Но понимала, что не задаст ни один из этих вопросов. Девушка заправила за ухо светло-русую прядь и стиснула край рубахи. Она бы никогда не поверила, до чего сейчас была хороша. Веснушчатая, длинная, с громоздким подбородком, но окутанная теплом чертога волшебной горы. Покрасневшая, с полотном льняных волос. Кригга – несовершенный, но неповторимый самоцвет, чьи сколы, выемки и щербины Сармат изучал из-под опущенных ресниц.
– Говори.
– Как часто ты бываешь человеком? Сколько дней в году? – В другом обличье у него пара чудовищных лап, кожистые крылья и хребет, вдоль которого высились медно-красные наросты. Горло, выпускающее пламя и рокот, но об этом не хотелось думать.
– Двенадцать полных суток. – Сармат приподнялся на локтях, чтобы его голова оказалась хотя бы на линии колен Кригги. – Два дня в равноденствия. В зимний солнцеворот – четыре. В летний, – здесь он заговорил с неохотой, – шесть. И ещё тринадцать ночей: двенадцать полнолуний и Голубая Луна – тринадцатое, последнее полнолуние.
Кригга умела считать только на пальцах, поэтому сначала посмотрела на свои руки, а потом кивнула.
– Это не так много.
Но Сармат знал, что эти двенадцать дней и тринадцать ночей тянулись как вечность. И знал, что в толщине горы никому не удавалось определять время и рассказанное не ставило его под удар.
– О чем ты еще хочешь услышать?
Кригге казалось, о множестве вещей. Но хитрец из старой легенды лежал с ней на одной постели, а она не могла придумать, о чем спросить. Не о том же, зачем Сармат выколол глаза Инголу, своему младшему брату, и обрек его на голодную смерть. Почему хотел власти так, что окрасил багровым плодородные пашни.
– Как… когда тебя превращали…
– Ах, обряд. – Сармат улыбнулся. – Княжьи люди думают, что я стал драконом после того, как меня искупали в человеческой крови. Тукеры – что меня окунули в огонь. А как рассказывали тебе?
– Шаманы айхов принесли в жертву дочь вождя племени. – Кригга опустила голову. – И вылили ее кровь в огромную жаровню, куда положили тебя, завернутого в саван. Тогда была ночь, а наутро саван прорвало острое крыло.
Сармат засмеялся. Сел на ложе и посмотрел на Криггу, придерживая свой подбородок двумя пальцами.
– Разве это не так? – смутилась она.
– Если я полью очаг человеческой кровью, а потом посажу туда тебя, ты станешь драконихой? – Улыбка Сармата сияла, словно кривое лезвие. Мужчина подмигнул, показывая, что шутит.
– Нет, но… шаманы говорили особые слова? – Кригга заерзала, а потом выдавила: – Там ведь была кровь?
– Была. Правда, не человеческая.
– Жертвенного зверя? – Бесцветные брови Кригги взметнулись наверх прежде, чем Сармат ответил. – Или…
Она охнула, а Сармат пожал плечами.
– Шаманы айхов верят, что мир – это колесо. В нем не появляется ничего нового. Души перетекают из одного тела в другое в бесконечных потоках жизней. Сейчас ты человек, но был мулом, а после смерти станешь мхом. Если где-то умирает медведь, в ином месте рождается медвежонок. Никто не должен вмешиваться в ход колеса и смещать временные пласты. Разве что сами шаманы – однажды они решили помочь больному князю из древнего Халлегата. Знаешь, маленькая Кригга, это был худший человек из всех, кого я знал.
Сармат поднялся с постели, и Кригга, не мигая, смотрела, как он подошел к дубовому столу, как взял кубок и пригубил его, как приглушенный свет прочертил дорожки на его спине.
– Он был стар, тот дракон. Очень стар, и мы с Ярхо застали его в год спячки – нашли в просевшей пещере в южных топях. Драконы обитают далеко на севере за Волчьей Волынью, и я не знаю, почему этот гнездился в тепле. У него была серо-зеленая чешуя, которая местами лопалась и облезала до мяса. Зубы крошились, как рыхлая порода. Глаза ослепли от старости. Мы убили его легко.
Сармат поставил кубок, а Кригга вздрогнула.
