печально и любовно устраивали госпожей-на-год в хрустальных домовинах, собирая их истончавшуюся красоту.
Малика захватила ртом морозный воздух. Плеск воды разнесся зычным эхом – княжна почти не чувствовала ног, но подошла к мертвым змеиным женам. Она протянула руку к ближайшей домовине, и пленка фаты, лежавшая на одной из кос девушки, хрустнула под ее пальцами.
Она видела много лиц. Белые, желтоватые, смуглые, со вздернутыми и горбатыми носами, с острыми и покатыми изломами губ. У них были большие и узкие глаза, ярко очерченные скулы и круглые щеки, веснушки и родинки – царственные, нежные, надменные лица. Малика думала, что в другом месте такое смешение кровей и черт не показалось бы ей привлекательным, но сейчас она смотрела на девушек, как на ограненные драгоценные камни. Она не знала, чья рука ловко спрятала их раны под тканью и украшениями.
Вёльха-прядильщица. Лабиринты горы. Хрустальные домовины. Но Малика видела, как все, что ей было дорого, плавилось и обращалось в пепел. Как предводитель каменных воинов пробил грудь ее отцу. Она не испытала суеверного трепета, когда лента одной из первых жен рассыпалась в ее ладони. Расслоилась оледеневшая серьга в виде пурпурной грозди – прелесть мертвых дев не терпела теплых прикосновений.
Башмачки Малики промокли насквозь, и возвращалась она, стискивая плечи, с дрожащим подбородком и синими губами.
Выйдя в тесный зал, княжна опустилась на нижнюю ступень ониксовой лестницы и выжала набрякший подол.
Больше Малика Горбовна никогда не могла найти путь в этот грот.
Хмель и мёд
III
На подъеме к Недремлющему перевалу царила осень. Занимался октябрь, который Лутый любил: шуршащие ковры красно-желтых листьев и поглядывающая сквозь них земля, слегка нагретая слабым солнцем. Местами ее вспарывали хребты скал. Березы стояли в медово-алом, пусть их кроны и редели с каждым порывом ветра. Лутому казалось, что даже туманно-голубые горы у основания имели ржавую каемку.
Караван остановился на отдых, последний безопасный в этом пути. Отныне им не будет покоя ни на перевалах, ни в южных топях у драконьего логова.
Лавины, разбойники, звери – кто знает, что ждет их дальше?
Никто. И воины из каравана старались насладиться ускользающим мгновением. Особенно уютно урчала похлебка в котлах и приятно лились приглушенные голоса, за которыми был слышен хруст листьев. Лутый и его приятели, расположившись на тюках у берез, негромко переговаривались, наблюдая, как кто-то по очереди метал в дерево ножи. Мужскую компанию разбавляла одна Та Ёхо: скрестив ноги, она сидела рядом с Лутым, легко смеялась и небрежно перекидывала жидковатые волосы за шею. От нее пахло почвой, хлебом и мехом, и она подбрасывала костяной ножик, который обычно носила за голенищем сапога.
Лутому нравилась Та Ёхо. За открытость и умение ставить себя не женщиной, но воином и другом, за необычное скуластое лицо и истории о родном племени. Говорили, в Черногород Та Ёхо привела Совьон, и впервые Лутый познакомился с айхой в день отъезда, но уже спустя месяц называл ее соратницей. А Та Ёхо звала его Хийо, по имени хитрого паренька из высокогорных сказок, который вырвал перо у Птицы Рокот, а за зуб яка выменял себе невесту. Выговорить его прозвище айха не могла.
Но Та Ёхо нравилась не только Лутому. Оркки Лис наблюдал за женщиной и кругом своих людей чуть издали, прислонившись плечом к одной из берез. Поглаживал бородку и о чем-то размышлял – Лутый не раз замечал, каким взглядом он провожал Та Ёхо. Пристальным, прищуренным, с завистью тому, кто укладывал ее на ложе. Лутый был многим обязан Оркки Лису, и его связь с Та Ёхо стала достаточно дружеской, чтобы он сумел вынюхать все, что требовалось Оркки. Мужчина понимал, но ни о чем не просил, и Лутый решил не лезть. Пока у него и так была цель – узнать о Совьон и драконьей невесте. Та Ёхо либо сама знала мало, либо не хотела говорить даже Лутому, и поэтому юноша хватался за любую возможность.
Когда ножи метал Корноухий, за спинами наблюдателей выросла фигура вороньей женщины. Совьон шла к Рацлаве – девушка и ее рабыня сидели на пестром покрывале в сердце ставки, когда воины расползлись к краям. Женщина ничего не сказала и никого не окрикнула, не замедлила шаг. Но Лутый отвернулся от Корноухого и дерева, испещренного следами лезвий, поднявшись ей навстречу.
– Здравствуй, – сказал он миролюбиво. Совьон держалась обособленно, но должен же кто-то предложить ей присоединиться. – Не хочешь поиграть с нами?
«За слепой драконьей невестой следит целый отряд, и ты можешь отдохнуть».
В их кругу немногие бы обрадовались Совьон, может, лишь одна Та Ёхо. Но Лутый знал, что у него, как у любимца Оркки, было негласное право звать того, кого он считал нужным. Ворон на плече смотрел мудро и хищно, а синие глаза женщины поклевывали макушку Лутого сверху вниз: она была выше юноши. Совьон остановилась, перевела взгляд на Корноухого, который, заведя руку, готовился к новому броску.
