О чем думала воительница, когда вправляла Рацлаве вывихнутый указательный палец? Она была слишком занята и едва ли догадалась, что тогда та играла музыку гораздо
Рацлава даже не задумывалась, что Скали был смертен и действительно хрупок, а ее власть над ним становилась все губительнее. Когда девушка вспомнила об этом, то начала играть нежнее – но не испугалась. Она не желала мужчине зла, пусть ее любопытство и разгорелось с новой силой. Холодное и одновременно пьянящее, как у резчика, отыскавшего кусок редкого минерала. Рацлава – не бывалый воин, алчущий крови вышедшего против него безусого юноши. Не орел, пикирующий на мышь, не хищник и не убийца. Она – гончар и кузнец, строитель и ткач.
Рацлава осознала, что Скали смертен. Но так и не поняла, что он был жив, а под ее руку стелились не глина и не лен.
Игра на человеческих струнах перестала давать лихорадочный жар – Рацлава стала увереннее и рассудительнее. Укутавшись в шерсть и меха, она неуловимо перебирала нити Скали. Уже не вытягивала их, не бросала на воздух, а любовно завязывала узелками вокруг колдовской кости. Полотно истории Рацлава соткет потом, сначала приготовит пряжу. Некоторые порезы на ее руках хорошо зарубцевались, а некоторые до сих пор кровоточили. Указательный палец болел и почти не двигался – приходилось играть без него.
Девушка научилась мягко извлекать нити и не только пугать их владельца, но и лелеять его, позволять наслаждаться теплом пищи и красотой северного сияния. Едва Рацлава вспомнила о «сууле хила», ей захотелось еще раз поговорить с Совьон. Она не знала, сколько прошло времени, – Рацлава успела поспать, а в воздухе все так же пахло ночью. Воительница услышала ее тихий окрик, и огромный конь снова поравнялся с повозкой.
– У тебя красивые истории. Ты не могла бы… – Рацлава замолчала, а Совьон взглянула на нее пронзительно-чистыми, спокойными глазами.
– О чем ты хочешь услышать, драконья невеста?
– Северное сияние. – Рацлава нащупала подрагивающую занавеску. – Небесный огонь. Он возникает из ниоткуда? Просто так?
– Ничто не возникает просто так, – заметила Совьон. – Любой огонь кто-то должен разводить.
И, придерживая поводья, она начала рассказ.
– Когда опускается ночь, снежные ведьмы устраивают шабаш на горных вершинах.
– Ведьмы? – переспросила Рацлава. – Как вёльхи?
– Нет. – Совьон выдохнула облачко пара. – Вёльхи – ведуньи, и каждая из них когда-то была смертной, но одаренной женщиной, в которую вложили колдовское учение. Они – это земля. Близкая человеку, но со спрятанными в ней тайными знаниями. А сейчас представь, что снежные ведьмы – это воздушные потоки. Они не люди, а ворожеи-полуптицы, с тонкой кожей и носом, похожим на клюв. Скрюченные, с полыми костями. От ребра их ладоней и нижней части рук спускаются почти прозрачные кожистые крылья – стоит распахнуть объятия, и крылья расправятся, как фата.
– Ты их видела?
– О нет. – Совьон усмехнулась, похлопывая коня по шее. – Ворожеи обитают слишком высоко. Я знаю их по чужим историям, передававшимся из уст в уста. Мне говорили, что им незнакома человеческая речь, – их горло издает клекот. А когда, устраивая шабаш, ворожеи танцуют на вершинах, что у?же игольного ушка, из-под их ступней сыплются самоцветы, но разбиваются в полете, оставляя после себя лишь свет.
Рацлава долго повторяла про себя эту легенду. И сразу как она была рассказана, и после длительного привала, и на следующее утро, когда солнце снова не поднялось. Девушка уютно устроилась в подушках и покрывалах и ткала, ткала, представляя, как в горах пляшут женщины-птицы и реки огня – Рацлава не понимала, что такое
«Я могу заставить человека утопиться, – говорила Кёльхе, и ее голос смешивался с шелестом листвы. – Могу напугать его песней настолько, что он ляжет на дно и не сможет вынырнуть. Человек впустит в свои легкие воду и умрет, напуганный, слабый. Это мое умение, но не мое настоящее искусство. Сейчас ты различаешь немногое, Рацлава с Мглистого полога. И даже не ведаешь, каково это – ткать из людей. Но знай, что сначала перед тобой откроются лишь два пути, которые позже расползутся на тысячи троп – оттенки человеческих чувств».
Рацлава воскрешала воспоминания. Какие же пути?
«Страх, – отвечала Кёльхе, шевеля руками-ветвями. – И любовь. Ты еще ничего не смыслишь, и вот тебе пара самых простых ключей. Вызвать ужас способна каждая хищная тварь, каждый выродок, взявший топор. Ужас, но не любовь. Так что мне стоит сделать, Рацлава с Мглистого полога? Вынудить человека утопиться, обливаясь слезами и липким потом? Или сотворить с ним такое, чтобы ради меня он бросился в воды с легким сердцем?»
Рацлава понимала, что в будущем не станет гнушаться и полотен из страха, – если придет опасность. Она была далеко не так искусна, как Кёльхе, и ей редко удавалось выбирать. Но иногда девушке до дрожи хотелось сделать нечто, чем бы древесная колдунья могла гордиться. Как будто это могло искупить ее вину. Так и случилось сейчас – под скрип колес, пение чужих нитей и воспоминания о глубоком голосе Совьон, рассказывающем красивую сказку.
«Скали, Скали…»
Затянулся узелок.
«…ты ведь слышишь это, слышишь…»
В пазуху свирели брызнула кровь. Рацлава не знала, что она была светлая, будто разбавленная водой.
