Марк некоторое время молчал. Потом зло рассмеялся:
– А что дальше? По моему, как ты говоришь, «дурацкому кодексу» я должен был его убить. Так и собирался. Но потом мне пришла мысль, что было бы неплохо, если бы он вначале написал, как все в действительности было. Он отказался, я ему отрезал два пальца. Постепенно, минут за сорок.
– Ты пытал его, – ткнул пальцем в собеседника Вальцев. – Это нехорошо. Но история интересная, давай дальше.
– Из-за него убили моих друзей, он инсценировал самоубийство нескольких офицеров Синдиката – и я не говорю о том, что он снабжал оружием террористов. Кайфа я от этого не ловил, но Боб был для меня все равно что ходящий и дышащий покойник. Я не воспринимал его уже как живого человека. В общем, в итоге он взял ручку – представляешь, это было металлическое перо, которое скрипело и оставляло кляксы, – бумагу и написал полное признание под моим контролем. Все рассказал по чести, я по некоторым деталям мог проверить.
– А потом ты убил его, – утвердительно сказал Вальцев.
– Нет, – поморщился Марк. – Он попросил позволить ему самому убить себя. Мол, он офицер, он благородный человек, и считает, что я не должен брать грех на душу… В общем, ты знаешь – я не особо хорошо поддаюсь на уговоры и провокации, но в тот раз он убедил меня. Естественно, я держал его на мушке. Он достал свой револьвер – это был настоящий кольт начала двадцатого века – вставил ствол в рот и нажал на спусковой крючок.
Вальцев удивленно посмотрел на собеседника. Некоторое время они оба молчали. Марк словно собирался с силами, чтобы продолжить рассказ.
– Он и впрямь выстрелил, и патрон был не холостым. Сзади него на стену выплеснуло кровавое пятно. Я сбежал. Успел до тревоги выскользнуть из дома, потом ушел через катакомбы. Было расследование, тайный трибунал – мои источники все рассказали. В общем, заключение трибунала засекретили, но такие вещи все равно выплывают. Его признали виновным и похоронили в закрытом гробу.
– Похоронили?
– Да. Много позже я прочитал про то, как правильно убивать себя. Если засовываешь дуло в рот, стреляй вверх, в мозг. Если стреляешь назад, немного сместив ствол – чтобы не задеть позвоночник – то в общем-то имеешь все шансы выйти из этого дерьма без потерь. Месяц в больничке – и ты здоров. Если есть деньги – даже шрама не останется.
– А-хре-неть! – выпучил глаза Вальцев. – Вот это да! Выжил после пули в башку?
Марк налил в стаканы еще воды, кинул чайного концентрата и поставил на горячую трубу. Он словно собирался с мыслями. Рассказ не доставлял ему особого удовольствия.
– Я думаю, что он потерял сознание, и потому не уничтожил написанное. Видимо, лист с признанием поднял кто-то, кто не питал любви к полковнику Бобу Кернвуду. И дело все же дошло до трибунала. Наверняка его родственникам – сплошь генералам и адмиралам – эта история была поперек горла. Живой Бобби был угрозой для них. И они его «похоронили». Во всяком случае – официально. А неофициально он через полгода появился с несколькими отчаянными ребятами в Стратфорде, устроил несколько ограблений, ввязался в конфликт с арабами, смог выжить и оттяпать у них кусок территории.
– Это я уже помню, – кивнул Вальцев. – Когда арабы его загнали в угол, он вышел в одиночку против четверых, двоих застрелил, одного зарезал, а последнего натуральным образом загрыз, а потом помочился на трупы – и все это при свидетелях.
– Ага, ему б Отморозком называться, а не Графом, – усмехнулся Марк. – По поводу нашего конфликта он объявил во всеуслышание, что если кто-то убьет меня, то он сам уничтожит этого человека. А если кто-то доставит меня к нему, то он исполнит любое желание.
Вальцев потрогал свой стаканчик. Он посмотрел на Марка – тот опять собирался с мыслями. Мигнул и без того тусклый свет.
– Но желающих поймать тебя не особо много?
– После первых двух, кому я свернул шею, число охотников поубавилось, – согласился Марк.
– А почему ты сам не достанешь его первым?
– Ты не поймешь.
– Опять «кодекс»? – удивился Вальцев. – Ты же сам говорил – он убил твоих друзей, подставил тебя. Он твой враг.
– Я лишил его карьеры, родственники похоронили Боба. Он вынужден жить под землей, скрываться от военных и полиции. Мы договорились, что он пальнет себе в рот – и он сделал это, – Марк легонько хлопнул раскрытой ладонью по трубе, на которой сидел. – Понимаешь, кодекс – это не какая-то надуманная фигня. Это, – он помолчал, пожал плечами. – Это сам я, кодекс вшит мне в подкорку. Если я начну изменять ему, значит, предам себя. Перестану быть собой. Тогда одно остается: пуля в голову, только стрелять
– Ладно, ладно, я понял.
Марк продолжал:
– Обычно я просто знаю, что правильно, а что нет. И сейчас у меня нет ощущения, что Граф мне еще должен. Я не хочу встречаться с ним.
– Тупик, – признал Вальцев. – Если ты не готов первым спустить курок при встрече с Бобби, нам вообще лучше оставить мысль о том, чтобы отбить Тери.
– Я убью его, если он будет угрожать мне, – не согласился Марк.
Некоторое время они опять сидели молча. Вальцев достал планшет и начал что-то изучать в нем.
Они оба понимали, что тупой штурм закончится их поражением. Вальцев худо-бедно умел обращаться с ножом, да из пистолета с пяти метров не
