Голос в последний раз вздохнул и разочарованно смолк, а волчица, дождавшись, пока маг приблизится на расстояние в два корпуса, снова отвернулась и потрусила прочь, не желая ни разговаривать, ни забывать, ни смиряться.
Пусть он изменился и соизволил что-то пояснить, пусть Сердце признало, что он не солгал… но невозможно притворяться, что прошлое ничего не значит. Невозможно забыть, когда он рядом. Сложно отстраниться, когда он так внимательно смотрит. И невероятно трудно оставаться спокойной, когда до ноздрей то и дело доносится его сильный запах, от которого порой все переворачивается в душе.
«Айра?» — беспокойно заерзал Марсо.
«Отстань. Все от меня отстаньте… дайте отдохнуть».
Она устало отмахнулась и до самой ночи не произнесла ни слова. Она просто бежала, пытаясь не думать, не помнить и не оглядываться. А остановилась, только когда окончательно выбилась из сил, а впереди замаячила широкая лента неизвестной реки, перебираться через которую вплавь в таком состоянии было просто неразумно.
Отыскав на берегу местечко для ночлега, Айра выплюнула из пасти надоевший до оскомины узелок и с решительным видом улеглась, всячески демонстрируя, что с места больше не сдвинется.
Викран дер Соллен не протестовал: пробежавшись по кромке воды и убедившись, что река вполне одолима, он спокойно вернулся и, положив вещи, улегся неподалеку. Так, чтобы и лес видеть краешком глаза, и речку, и упрямо насупившуюся волчицу, которая целый день была сама не своя.
Айра, приоткрыв один глаз, недоверчиво на него покосилась: что? И это все? Не скажет ничего, не спросит и не велит бежать до самой ночи? Времени-то до темноты еще достаточно, можно было рискнуть с переправой. Так отчего он молчит? И не настаивает на своем, как обычно?
Не дождавшись от наставника реакции, волчица почесала нос о собственную лапу и неуверенно позвала:
«Марсо?»
«Что? — тут же отозвался призрак. — Тебе стало легче?»
«Да, — смущенно отозвалась Айра. — Спасибо, что не тревожил».
«А что это было, не расскажешь? — осторожно уточнил архимаг. — Честно говоря, я забеспокоился, когда ты начала говорить сама с собой».
«Да я не с собой, — вздохнула она. — Помнишь, я про голоса тебе рассказывала?»
«Гм. И о чем же они говорили, если не секрет?»
«Да так… о разном. И по большей части неприятном. А еще мы говорили о прощении. И о том, что иногда можно и не понять, что кто-то в нем очень сильно нуждается».
«Так и есть, — подтвердил Марсо. — Особенно если этот кто-то очень скрытен, горд и при этом глуп… прямо как я в свое время. Знаешь, когда я осознал, во что превратился, то страшно испугался. Оказывается, я столько всего не успел сделать! Столько не видел, не понял, не узнал. Потом на место страха пришло раздражение. За раздражением — злость, сменившаяся решимостью все исправить. А когда из этого ничего не вышло и вместо помощи мне досталась просторная клетка, мной овладело отчаяние, и я сто раз пожалел, что не умер сразу. Потому что жить вечно, но не иметь возможности вырваться на свободу…»
«Я тебя понимаю», — сочувственно вздохнула Айра.
«Да я, как ни странно, не злюсь. Мне и мстить-то давно расхотелось. С годами, познав и горечь, и тоску, ко мне пришло понимание, что наказание за свои ошибки мы выбираем сами. И сами назначаем себе искупление. А когда это искупление приходит… знаешь, умереть с миром — это великое благо. И право на него надо еще заслужить. Обретенный покой значит порой гораздо больше, чем эта суетливая и чаще всего пустая жизнь, в которой ты упорно отказывал себе в радости, верности, дружбе и всем, что освещает этот мир, заставляя хотя бы на время поверить, что он действительно прекрасен».
Волчица удивленно прянула ушами.
«Марсо!»
«Я много думал об этом, девочка, — тепло улыбнулся призрак. — И пришел к выводу, что наши усилия ничего не значат, если рядом нет тех, кто нам дорог».
«Ты мне дорог, Марсо! Мы с Кером очень тебя любим!»
«Ох, Айра, чистая твоя душа… ее даже Занд не посмел отобрать, дав одному наивному дураку еще один шанс на возрождение… если бы ты знала, как я рад это слышать! И как безумно рад, что ты однажды отыскала дверь в мое хранилище!»
Волчица уткнула нос в лапы, но он только рассмеялся и едва слышно добавил:
«Спи, моя девочка, и ничего не бойся. Я прослежу, чтобы никто тебя не тревожил».
ГЛАВА 12