затихающий детский крик.
Он не помнил, как бросился туда, наплевав на раны. Не помнил, как отчаянно боролся, силясь дотянуться и закрыть ее собой. Не видел угрожающе развернувшихся шипов. И не почувствовал, когда они с размаху вонзились в его мохнатые бока.
Просто чудо, что привлеченное шумом звено успело вовремя. Чудо, что он после этого выжил и смог сохранить рассудок. Хотя, конечно, его собственной заслуги в этом не было: жить он больше не хотел. И не хотел этого с такой страстью, что побратимы трижды находили его, перехватывали и останавливали буквально на волосок от гибели.
Он помнил, каким возвращался обратно в академию. Помнил слова, которыми учитель встретил его на пороге, и до сих пор не мог забыть его лица, когда он увидел, во что превратило непримиримого полуэльфа проклятое Эиталле:
— Мальчик мой… ты сжег себя дотла!
И это было правдой: он действительно сгорел. От его души остался только пепел, а от сердца — лишь крохотный уголек. Почерневший от горя, ослабленный и равнодушный ко всему.
Ничего… от него не осталось ничего, кроме воспоминаний. А вскоре умерли даже они, потому что учитель нашел способ избавить качающегося на грани безумия ученика от непрекращающихся кошмаров. Скрыл искаженное болью лицо Эиталле, заглушил ее голос, спрятал за плотным занавесом жуткое прошлое. И только одного маг не мог забыть никогда, от одного не пожелал отказаться — ее глаза. Пронзительные голубые глаза, что с тех пор снились ему каждую ночь…
Он выжил, это правда. Кое-как справился с этим. Но, утратив самое главное и потеряв большую часть себя, ему было все равно, куда идти. В Занд ли… на плаху… в учителя или наемные убийцы…
Впрочем, нет, убийцей он, наверное, все же не стал бы. Да и в Занд его больше не пускали: посовещавшись, звено решило, что убережет своего дриера любой ценой, и сделало все, чтобы дорога в Охранные леса оказалась для него закрытой. И лишь спустя год после собственной смерти бывший охранитель все-таки нашел место, откуда его хотя бы не гнали.
Со временем он прижился. Привык. Нашел себе занятие и постепенно втянулся в новый ритм жизни.
Он занимался с учениками так много, как только позволяло время и возможности его ослабевшего тела. Никому не делал поблажек. Учил только тех, кто действительно этого хотел. Сумел заработать репутацию. Заслужил уважение виаров и вампов. Обзавелся собственными учениками. Обрел хоть какой-то смысл взамен безвозвратно утраченного…
Но даже тогда по-настоящему так и не ожил.
А раз в полгода, во время очередной инициации, неизменно покидал академию, запираясь в башне, как одинокий ворон в своем неприступном гнезде. Опустошенный. Подавленный. Молчаливый. И на протяжении целой ночи неотрывно следил, как трепещет на ветру его слабая свеча — единственное, что еще напоминало о прошлом. И единственное, что держало его на этом свете.
Его собственное пламя. Слабый отголосок когда-то бушевавшего пожара. Когда этот свет погаснет, умрет и он. Когда пришедший ветер вернет воспоминания и связанную с ними боль, он тоже исчезнет. Пропадет, как загашенная холодным воздухом свечка. Просто это случится немного позже ушедшей Эиталле. На несколько лет. Или десятилетий. Когда-нибудь, когда договор с лером Альварисом подойдет к концу и истечет срок данного им обещания.
— Семь лет, — звучал в эти ночи в его голове тихий голос учителя. — Сумей удержаться семь лет, и ты успокоишься. Семь — важное число в жизни мага. Обычно во столько просыпается наш дар, столько мы учимся, столько познаем свою силу. И несколько раз по столько живем, как правило, умирая в годы, кратные семи: в двадцать один, сорок девять, семьдесят, девяносто один, сто сорок, триста пятьдесят… таковы законы нашего мира, Викран. Но тебе, поверь, еще рано познавать их настолько близко.
Поверив мудрому наставнику, бывший охранитель терпеливо ждал своего часа. Ждал и безразлично жил, подчиняясь судьбе, ровно до тех пор, пока на него не свалился новый рок — необычная ученица, умеющая разговаривать с игольником.
В первый день он не понял, отчего взгляд сам собой задержался вдруг на ее светлых волосах. Не услышал намека беспокойно екнувшего сердца. Не нашел в ее глазах прежнего света и не узнал ее изменившегося лица.
Семь лет прошло. Она выросла, оформилась, превратившись из маленькой девочки в красивую молодую девушку. Ее золотые волосы потускнели, потому что долго не видели солнца. Загорелая кожа побледнела. Глаза потеряли прежнюю синеву, а черты лица утратили детское очарование, став ярче, выразительнее, привлекательнее и… другими. Они стали совсем другими. Настолько, что никто бы не узнал, если бы видел ее тогда. Может, только родная мать и поняла бы ошеломительную правду. Да и то, наверное, не сразу.
А потом появился метаморф, и эта новость надолго выбила его из колеи. Заставила сосредоточиться и позабыть смутнознакомый аромат, упорно пробивающийся из-под звериного запаха неотрывно бдящего Кера.
Маленький мудрец так трепетно берег хозяйку от всего враждебного, что почти от нее не отходил. Каждый день помечал своим запахом и умудрился обмануть всех. Даже лера Альвариса. И даже чуткий волчий нос, не умеющий ошибаться.
Викран не знал, что за чудо заставило смертельно опасный игольник отдавать этой девочке свою силу. Он слышал отголоски ее странной
