написанное мной на вступительных, и он выделял меня среди прочих. Было задание написать какую-нибудь стилизацию, и я, сам не знаю отчего, выбрал псевдокитайский стиль.
СОЧИНЕНИЕ, написанное героем фильма при поступлении на факультет журналистики МГУ.
«В Краю Заходящей Луны жил древний обычай: каждый житель страны, когда ему исполнится двадцать лет, был обязан посадить рядом с жилищем дерево. А росли в этой стране деревья только двух видов – дзен и зинь. Чтобы вырастить дерево дзен, нужно посадить семечко в хорошо удобренную яму, долго поливать росток и выхаживать молодое деревце, оберегая его от тли и утренних зимних туманов. И живет дерево дзен долго – несколько человеческих жизней. Дерево зинь вырастить очень легко: ткнул в землю прутик, полил разок, и через несколько дней на прутике проклюнутся почки. Но растет это дерево всего лет двадцать. Ствол его загнивает в сердцевине, ветви начинают сохнуть, и вскоре только корявый пень торчит на месте цветущего дерева…
Каждую весну император Страны Заходящей Луны объезжал свои владения и любовался цветеньем деревьев дзен и зинь. А через год или два юношей, посадивших дерево зинь, забирали в императорскую армию, а тех, что посадили дерево дзен, оставляли дома.
Никто из жителей страны не догадывался о связи между тем, какое дерево посажено, и какая судьба ждет юношу. И только император знал о том, что существует старинный закон, повелевающий правителю именно так решать судьбу своих подданных. Если юноша сажает дерево зинь, значит, он не думает о своих потомках и ему все равно, каков будет итог его делам, его жизни. Стало быть, ему место в армии, где и не надо задумываться о дальнем, поскольку жизнь может быть прервана в любом ближайшем сражении… Те же, кто сажают дерево дзен, строят не только свою жизнь, но и жизнь своих потомков, а значит, и жизнь страны…
Весело шумят под солнцем и дождем по всей Стране Заходящей Луны молодые пышные деревья зинь, но возвышаются над ними то тут, то там огромные, высокие деревья дзен, и когда загнившие деревья зинь падают под ударами меча времени, деревья дзен продолжают давать тень и прохладу…»
А потом была суматошная, веселая и нервная работа в захолустном городке, в маленькой районной газетке. Временами я вспоминал об отце. И как-то незаметно убедил себя в том, что нужно ехать на Кавказ. Для начала в Грозный, есть же там справочная служба. Однако поездка все откладывалась и откладывалась. А потом случилась Перестройка…
И вдруг привычная, уютная жизнь кончилась. Быстро прошла весенняя эйфория перемен, схлынули митинги, витиеватые речи с обновленных трибун, жаркое лето дикого, но озаренного надеждами на лучшее, рынка. И наступила холодная неприглядная осень отрезвления. Горящий Белый дом, нищие по подземным переходам и война в Чечне…
Подмосковье. Военный аэродром. В брюхе огромного Ила камуфляжные люди с оружием, в центре – полевая кухня, закреплённая тросами, тюки, рюкзаки и сумки, ящики… Самолёт, натужно взревев, сделал пологий разворот над аэродромом, и в иллюминаторе показались ряды толстобрюхих Илов, похожих на жирных осенних гусей на краю сентябрьского седоватого от первого инея поля. В кадре двое на соседних чашках жёстких металлических сидений военного «борта» – лет тридцати старший лейтенант внутренних войск и штатский в зелёной с массой карманов куртке – постарше. Облака в иллюминаторе закрыли землю, и двое оторвались от иллюминаторов.
– Журналист? Первый раз в Чечню? – спрашивает военный.
– Да. Нет, – отвечает штатский в зелёной куртке. – В смысле «да» – журналист и «нет» – не первый раз.
– И я – «нет», – он достаёт из огромной серой сумки, стоящей у ног яблоко и фляжку, наливает в колпачок чайного цвета жидкость и подаёт спутнику. – За удачу!
Журналист пьёт, закусывает половинкой яблока, протянутой ему военным, на глаза его набегает слеза. Сразу видно, что человек он не шибко пьющий.
– Знаешь, каждый мужик должен побывать на войне! – вдруг очень убеждённо говорит лейтенант.
– Почему? – откликается журналист, ожидая, что военный заведет разговор о долге, о Родине и патриотизме, скажет привычное «есть такая профессия…»
Но лейтенант сказал:
– Чтобы ценили своих жен. Я там спать ложусь и считаю – еще на один день ближе к жене. Я ее там знаешь, как люблю!.. Ну, вернёшься, пройдет полгода, привыкнешь, как-то все притрется. Но все равно… Кто под пулями вдали от семьи, от жены походил…
Блокпост (Граница Чеченской республики. Поздний вечер)
– Ну вот, значит, дружили русский Иван и чеченец Беслан…
В блиндаже сумрак, тонкими пластами плавает белесый сигаретный дым, за узкими бойницами вечерняя синева стремительно, как это всегда бывает в горах, сгущается в непроглядную ночь. Прапорщик – контрактник Зыков заводит уже десятую, пожалуй, байку. Слушателей в блиндаже человек семь. Кто ест, кто возится с вещами, кто, напрягая глаза, пытается читать затертое письмо при свете маленькой коптилки, мерцающей на самодельном столе. На голой железной кровати в углу ворочается старлей, застрявший по пути на вертолетную площадку на ночь глядя. Зыкова и слушают, и не слушают, и уж враки его всерьез не воспринимают, но ему, похоже, все равно, и он плетет и плетет свой незамысловатый монолог, блестя золотым зубом, торчащим на
